В недрах планеты томится

      разменная жидкость —

      чёрное масло для хлеба

      голодных персон,

      любящих чувствовать

      вязкую, нежную липкость

      грязных бумажек, которых

      по миру вагон.

      Небо укутано звёздами там,

      на Востоке,

      пыльная буря метёт

      по пустынным местам,

      нефть пробивает струёй

      в ножевом кровостоке

      чёрной валютой, поганя

      священный Ислам.

      Новый век – другая воля!

      Не тревожит гладь небес,

      не хотят бежать по полю

      спозаранку, через лес.

      Раструбить в немом просторе

      о любви: «Россия! Мать!»

      Слышно только – love и story.

      Больше нечего сказать…

      Бальзак Оноре, Байрон Гордон,

      Шекспир Уильям, Гейне – друг,

      когда-то было: «Вот он! Вот он!»

      Сейчас забыли все вокруг.

      Летят века. Сознаньем свежим

      движенье новое растёт.

      Читают? Да! Всё реже, реже,

      настанет Пушкина черёд

      валяться в морге книжно-пыльном,

      копить «Дубровским» влаги пар

      иль стороной промокшей, тыльной,

      заплесневелой, ждать пожар.

      Как хорошо друзьям поэтам,

      которых мир не оценил —

      не отягчён цветным буклетом,

      но полон творческих он сил!

      Усадьба князя. Старый сад.

      Забор кирпичный. Вдоль берёзы.

      Как много лет тому назад

      Наташа здесь скрывала слёзы,

      влюбившись сердцем и душой

      в гусара – юного красавца,

      когда читал он стих смешной:

      «Побил французского мерзавца

      одной рукой!» И громкий смех,

      и зал, оживший от оваций.

      Гусар, сегодня бравший верх,

      её руки попросит в танце…

      Но тщетно всё! И князь-отец

      уж выбрал дочери супруга,

      и скоро, скоро под венец,

      и в зимний