Ему сомнение дано.

      Природой призванный ужиться

      С глубокой верой. … Всё равно

      Им суждено перемениться.

      Он жив от сих противоречий!

      Порой раздвоенность наречий

      Расскажет глубоко предмет,

      Усилив Мир обогащеньем

      Понятий твёрдых, убежденьем,

      Что слово есть, а вышних нет.

      Единственной своей рукою

      Он днём работал. Ночь сидел

      И незатейливой строкою

      Писал. Порою тихо пел.

      И всё оправдывал терпенье

      За сочиняемый им сказ,

      Но горе века – невезенье —

      Его ждало и в этот раз.

      Вертяся на скрипучем стуле,

      Он, одинокий ветеран,

      Не бывший у войны в отгуле,

      В рассказе чувствовал обман.

      И за столом своим горбатым,

      Волнуясь, страшно уставал,

      Но, засыпая бородатым,

      К утру младенцем вновь вставал.

      Давно то было. И сейчас

      Я вспоминаю те мгновенья,

      Когда я пережил волненья

      В значимый, небывалый час.

      Передо мною враг стоял.

      Дыханье наших душ стеснялось,

      Граница зла обозначалась…

      Тогда кто боле трепетал,

      Не в силах я сказать правдиво…

      Лишь он и я в тот миг тоскливый

      Сжимали гневных чувств кинжал.

      О наши взоры! Верх войны…

      Они пронзали откровенно:

      Один из нас глядел смиренно,

      Другой, не чувствуя вины,

      Лишь нёс коварное терпенье —

      Итог пустого размышленья

      И нрав жестокий сатаны.

      Так мы стояли… Ветер знойный

      Всё нёс ещё свои пары.

      Лишь он один тогда достойный

      Хотел нас примирить. «Смотри! —

      Твердил он каждому раздельно. —

      К чему безумные дары

      Нести друг другу и смертельный

      Исход пророчить? В Мире том

      Для вас единый будет дом

      И вечности покой постельный».

      Земля и Небо! Свет и мгла

      Являли нам тогда подобье.

      И стёрлось вмиг идей злословье.

      Природа наших душ смогла

      Нас примирить. Мечты