Должное далеко не всегда совпадает с явным. Точнее, почти никогда не совпадает. Не надо быть двух пядей во лбу, чтобы усвоить это. Тем не менее, в иные жизненные моменты человеку трудно не надеяться на чудотворный ветер постоянства и благоприятности. Так и Скрыбочкин, получив начальственную должность, захотел подольше сохранить её за собой, что в его представлении было равным чуду. Для этого требовалось неистощимо проявлять себя, развивая служебную деятельность. Деваться некуда, пришлось браться за дело и погружаться в рутину государственной безопасности.

      Сразу после Пасхи Скрыбочкин собрал личный состав на планёрку и, управившись к концу дня с неофициальной частью, заявил:

      – С преступностью начнём кончать. Есть хто за или против?

      – Та не дай боже, – опрокинув полупустой стакан, выпустил из себя лишний перегар кадровик Титькин. – Гадостей на свете невпроворот, решетом не вычерпать, но если Родина сказала: «Надо!» – то кому, если не нам? Потому все остаёмся воздержамшись до уяснения руководящих указаний.

      Все остальные офицеры одобрительно закивали головами и заскрипели стульями, тихо перешёптываясь между собой. Некоторые, склонившись над блокнотами, приготовились конспектировать животрепещущие установки. Отметив эти признаки как знак единодушия и решимости к самоотверженным действиям под его руководством, Скрыбочкин удовлетворённо покряхтел. И продолжил, умеренно возвысив голос:

      – В свете сложившейся обстановки наши дальнейшие действия совершенно ясные каждому сознающему себя в здравом уме и тверёзой памяти патриоту: сейчас не время расслабляться, когда Россия, как с ног до головы обвешанный мишурою клоун, мотыляется на тонкой ниточке по-над вражьей ареной. Ить скоро знайдётся гадина, которая схочет втихаря обрезать эту нитку. Вот тогда и настанет нам беда, ежли не успеем предотвратить подлость… А самый найстрашнейший враг – наш, унутренний, в лице уголовного элемента. Он червём скрытным ползёт по слабым местам и дожидает своего куража. Разве можем мы терпеть такое?

      – Не можем! – выразил служебное мнение безотказный Титькин. И протиснул сквозь свалившуюся на него беспричинную икоту незамедлительное уточнение:

      – П-просто нет н-никакой мочи исхитряться д-душой и сердцем, до т-такой степени уже не м-можем терпеть!

      – И не станем терпеть, – добавил оперативный сотрудник Куражоблов. – Лично я для того и поставленный на службе закона, чтобы на все сто процентов оправдывать своё капитанское звание.

      – Дак ото ж, и я считаю, што не можем и не станем, – одобрительно поморгал Скрыбочкин, машинально перебирая отобранные недавно у пуштунского наркокурьера янтарные чётки. – Диктатура закона сама собою не установится, мы должны тут крепко приложить свои ум, честь и совесть. Значит, иной дороги у нас нет: будем избавляться