Проснулся Бероев в пустом кубрике, когда солнце было уж высоко в зените. Выглянул.

      Катер, свежевыскобленный, стоял у причала Быковского мыса, сцепленный бортами с гружёной баржей.

      На барже, в обнимку со старыми ружьями, сидели на мешках два якута-охранника. Две копии: с одинаковыми округлыми лицами, с прямыми, с горбинкой, носами, узенькими глазками. Единственно – один дышал улыбчивой свежестью. На лицо же другого словно накинули сеточку-паутинку из морщинок. Эта копия была лет на двадцать старше.

      Фёдоровна, широко расставив крупные ноги в ботах, истово драила тряпкой палубу, швабра валялась рядом. При звуке шагов разогнулась натруженно, потёрла поясницу.

      Бероев демонстративно принюхался.

      – Чисто, – сообщила она. – Якутов наших только-только спровадила. Прежде заставила весь трюм за собой выскрести. Так что из пассажиров, считай, вас двое осталось.

      В сторонке, на махровом полотенчике, загорала Виталина. В распахнутом сатиновом сарафанчике.

      Экипаж судна – капитан и механик – покоцанные и оплывшие, бесцельно слонялись по палубе. Меж собой они, похоже, по-прежнему не разговаривали. Но припомнить, каким образом «Ястребок» докатил из Тикси на Быковский мыс, не могли совершенно. Потому подозрительно поглядывали друг на друга.

      Интересы у них, кажется, расходились во всём.

      Моревой, хоть и трясущийся с похмелья, посматривал исподтишка на соблазнительную, как созревшая черешенка, Виталину.

      Толян же крутился возле Вершининой. То и дело обходил её сзади, с аппетитом оглядывал склонённый объёмистый зад.

      – Ну что уставился? – не оборачиваясь, буркнула Фёдоровна.

      Толян крякнул смачно.

      – Уж больно ты, Надька, мастью под меня.

      – Отойдь! А то махну тряпкой по роже! – сквозь зубы пригрозила та.

      Толян ощерился.

      – А ты не махни, а подмахни! – гоготнул он. – Мне ништяк, что ты с бельмом. Бельма, если кормой повернуть, вовсе не видно. Зато очень даже есть где причалиться!

      Посмотрел на капитана, приглашая посмеяться над ядрёной остротой. Вспомнил про ссору, насупился. Не удержавшись, огладил посудомойку по заду.

      Фёдоровна, не примеряясь, хлестнула тряпкой. Благодушия в Толяне как не бывало.

      – Сучка одноглазая! – прошипел он. – Тебя за разнорабочую прислали?

      – По кухне зачислили, – уточнила та.

      – Один хрен! Считай себя в полном моём подчинении. Будешь послушной – всё отладится. А станешь кочевряжиться, день и ночь корячиться заставлю: что на кухне, что по катеру. Или вовсе на берег спишем!.. Так что ты со мной лучше по-доброму!

      Он вновь потянулся ручищей. Фёдоровна отодвинулась, подняла швабру.

      – А ты меня не стращай! – огрызнулась