Патрика Томпсона привели ко мне из его камеры в крыле В. До того, как он вошел, я лишь мельком взглянула на суицидальный протокол. Его начали вести всего недели три назад, когда заключенный попытался повеситься на импровизированной петле из простыни – самый популярный метод самоубийства в местах лишения свободы.

      Я понимала, что он принес с собой свои картины, чтобы как-то отвлечь мое внимание от своего лица, а значит, знал об инстинктивной реакции людей на это зрелище. Я была благодарна за это. Заключенные вообще часто рисуют, это помогает им отвлечься от повседневного ужаса тюрьмы, обходясь без порнографии или чего незаконного. Картины напомнили мне Ван Гога в худшие дни его жизни: крупные, небрежные мазки, портреты неизвестных мужчин и женщин, неизменная чаша с фруктами, пейзажи зеленых полей с деревьями и знакомыми берегами. Простые бытовые темы, отраженные в эдакой грязноватой, полуабстрактной манере. Нужно отойти на несколько шагов, чтобы лучше понять, что нарисовано. Патрик рассказал, что, хоть и был правшой, рисовать ему пришлось левой рукой: на правой отсутствовали указательный, средний и безымянный пальцы. Мне стало интересно, что произошло, но спросить я не решилась. Просмотрев картины, я поставила их у стены за собой и начала работать по опроснику.

      Что я получила? Безучастные, предсказуемые односложные ответы. Казалось, что