Сны – не набор пустячных слов,

      они – грядущей жизни откровенья,

      ведь так Макробий толкует

      Сципионов сон.

      А вот и сон мой вещий:

      мне шел всего двадцатый год,

      тогда Амур любовную с нас дань берет,

      и вот я сплю, хмельной, так крепко,

      как будто бы попал я в мир иной.

      Сон сбылся, но не сразу,

      и вот хочу я вспомнить этот сон.

      Итак, «Роман о Розе», я так его назвал,

      любви искусство там найдете,

      когда всё до конца прочтёте.

      Любимую зову я Розой,

      достойней всех других она,

      молюся нынче не дыша,

      чтобы прочла всё не спеша

      моя прелестная душа.

      Лет пять, иль более, назад

      во сне увидел я тот сад,

      был май, и солнышко светило,

      и голых не было кустов.

      Оно в меня-то и вселило такую страсть,

      что негде взять достойного сравненья,

      так обойдусь уже без слов.

      Итак, мои мученья начинались,

      когда деревья в листья облачались,

      ну и земля, забыв свой бледный вид,

      росой как яхонтом блестит,

      вся в новом пышном оперенье.

      И птицы, что молчат всегда,

      когда приходят холода,

      воспряли после стужи,

      и в майском небе хоровод их кружит.

      Выводит трели соловей, и жаворонок

      так резвится, что мысли о большой

      любви просто не могут не случиться.

      Ну вот, во сне мне показалось,

      что всё любовью взволновалось

      в тот восхитительный сезон,

      да будет длиться вечно он!

      Но снится мне, что я проснулся,

      надел рубашку и обулся, а, вымыв руки,

      встрепенулся, что надобно рукав подшить,

      чтобы ловчее птиц ловить, и вот, душою

      всей ликуя, к реке во сне моём бегу я.

      Бежит стремительно вода с вершин

      соседнего холма, чиста, как будто

      из колодца, в не столь глубоком

      русле вьётся почти как Сена,

      но широк её сверкающий поток,

      а камушков на дне так много,

      как если б то была Молога.

      Умылся я водой прозрачной

      (и стал уж не такой невзрачный),

      а под ней я вновь увидел сто камней…

      На берега легли луга, а на лугах уже стада,

      и утро свежестью дышало, и всё любовь мне

      обещало. Я по траве пошел густой, босой,

      хмельной и холостой. Итак, покинута юдоль,

      и я близ речки иду вдоль, вперед я смело

      устремился, поскольку виду удивился

      большого сада за стеной, весьма высокой

      и резной. На ней портреты, вдоль и вверх,

      и