Сара вошла в лабораторию, громко постукивая каблуками; сбросила на стол документы, половина из которых тут же скатилась на пол. Она тяжело вздохнула, сгребла все бумаги в одну кучу и небрежно кинула к остальным. Я жду ее уже около получаса. С тех пор, как министерство отказалось от деления работников на классы, сшиватели перешли в разряд разнорабочих. Спрос на внедрение всегда был высоким, но в какой-то момент он достиг пика, к чему Корпорация оказалась не готова. Люди не любят ждать.

      А ждать приходилось долго. Работников не хватало. Между подачей заявления и внедрением проходили месяцы, а то и годы. И чтобы не утруждать себя ожиданием, люди пачками повалили на черный рынок. Не самая качественная продукция, такой же тип работников, и в довершение ко всему – высокая вероятность расщепления. Большинство считают сороковые годы «расцветом многоликих». Ажиотаж вокруг черного рынка с тех пор поубавился, но многоликие никуда не делись.

      – Выглядишь не очень, Кейн. Тяжелая ночь?

      Сколько я помню себя в министерстве, Сара всегда была здесь. Девочка за стеклянным куполом в конце коридора; девочка на раздаче зерокса, на операциях по извлечению, на проверке качества, подготовке имплантов – всего. Министерство готовит сшивателей чуть ли не с рождения. Как и пустые, они предрасположены к своей работе, но это не значит, что они ее выбирали.

      Сара обошла стороной кресло, выдвинула спинку и подвела зеркало душ. Стеклянная панель полностью покрыло тело. Пару минут я не видел ничего, кроме своего отражения и мелькающих время от времени на экране световых частиц. Раздался звук работающего механизма. Меня прижало к креслу, и все ощущения свелись к одной лишь тяжести. Обычно сканирование занимает не больше минуты, затем давление начинает спадать, спина перестает липнуть к стулу, а панель – трещать, будто заведенный двигатель. На экране появляется финальный снимок, из принтера выползает его бумажная копия.

      Сара откатилась к столу, забрала готовый снимок и протянула мне.

      – Все чисто. Никаких