Мама хотела, чтобы мы уехали немедленно. Лагерь «Амиуаган» находился от нас часах в трех езды, но директор знал наш адрес, и, если он выяснит, что ночью я была с Люком, он точно нас найдет. Мама спокойно объяснила мне все это и добавила, что я должна как можно скорее собрать вещи.

      – То есть мы уезжаем совсем-совсем?

      Сев в машину, я наклонилась и положила подбородок на переднее сиденье. Дворники уныло скрипели, елозя по ветровому стеклу. Асфальт, втягиваясь под колеса, превращался в расплывчатую серую дымку. Меня охватило странное ощущение. Так что, мне придется пойти в третий класс в новой школе?

      – Даже не знаю, есть ли у нас другие варианты.

      – Ты говорила, что я всегда должна говорить правду.

      Мама вздохнула.

      – Да, говорила. Да, ты должна говорить правду. Но я вот сейчас подумала, Марен… Нельзя об этом никому рассказывать. Никто не поверит…

      – Но если ты расскажешь про Люка и еще расскажешь про Пенни…

      – Не все так просто. Бывает, что люди признаются в убийствах, которые они не совершали…

      – Зачем?

      – Ну, чтобы привлечь к себе внимание, наверное.

      Мы ехали молча, но мне казалось, что слова мамы повисли в воздухе, а я согласилась с ними. Да, я убийца. Я подумала о Люке, о его коне, о том, как он бы плавал на сто миль. Я пыталась не думать о его пальцах, о печенье, о том, насколько теплой была его кровь, на вкус напоминавшая старую мелочь.

      Мне показалось, что в ухо ко мне заползла цикада. Я сгорбилась и уткнулась лбом в окно, но жужжание цикады только усилилось.

      «Трусиха. Не будь такой девчонкой. Ты же знаешь, как плавать вечно».

      У меня заболело ухо, но я повторяла себе, что это ничто по сравнению с той болью, какую испытывал он.

      – Но ты же говорила, что никто на самом деле не сожалеет о том, что совершил, – пробормотала я.

      Минуту-другую мама не отвечала, и я подумала, что она больше ничего не скажет.

      – Когда-нибудь тебе придется ответить за это, – произнесла она, не отрывая взгляд от дороги. – Когда-нибудь кто-то поверит тебе.

      «Лучше бы мне ответить за это прямо сейчас, – подумала я и потерла ухо. – Я готова отдать себя. Мою жизнь за его».

      Мама посмотрела на меня через зеркало заднего вида.

      – Что не так?

      – Ухо болит.

      К тому моменту, когда мы припарковались, боль уже заглушила все ужасы прошедшей ночи. Я слышала, как она бормотала, вытаскивая меня из машины: «Я знала, что озеро грязное… Вряд ли им капали в уши после купания… Не надо было отправлять тебя в этот дурацкий лагерь…» Но все ее слова звучали странно, как если бы она произносила их за тысячу миль отсюда. Она уложила меня на кровать и вытряхнула из флакончика две таблетки.

      Той ночью возле меня на колени встал какой-то мужчина и ударил меня таким острым ножом, что тот показался невидимым. Самого его я тоже не видела, но ощущала, как он прижимается ко мне