А весна-то не так и красна:

      птичьи клятвы недорого стоят.

      Снова слякоть – с утра допоздна —

      в Петербурге, Тюмени, Ростове.

      И судачит везде старичье

      про непоротое поколенье.

      Отболевшие мышцы ручьев

      атрофируются, к сожаленью.

      Но и это в порядке вещей.

      Ко всему привыкаешь с годами…

      И трухой забивается щель между осенью и городами.

      Уже вдоль моря тянется июль.

      И никого на улице Весенней.

      И тонут крики в грохоте кастрюль

      без мало-мальских шансов на спасенье.

      Извилины от солнца набекрень.

      Уже у неба кровоизлиянье…

      Но время не отбрасывает тень,

      как та же скорость или расстоянье.

      Суббота – где-то там, в календыре.

      Как день знакомства, значит, несчитово.

      Бубнит прибой о том, что на жаре

      бездумно тело, а душа – без плова.

      О главном – всякий раз издалека.

      Так знай, что Тэффи звали идиоткой,

      что снова морем пахнут облака,

      что апельсин уже не пахнет водкой…

      Молодой ты да ранний.

      Только что-то не то.

      На осенней веранде

      помирает пальто.

      У соседей Сердючка.

      Перестук каблуков.

      Извелась авторучка

      без попыток стихов.

      Не хватает черемух

      ароматных длиннот.

      Почитаешь Ерему —

      и отложишь блокнот.

      Дядя Ванечка Жданов

      сделал воздух другим.

      И лежишь, наслаждаясь

      обнуленьем своим.

      Зашелестело. После громыхнуло.

      Так начинался форменный потоп…

      Ты все равно халат свой распахнула —

      и в тот же миг ушел в себя лэптоп,

      и дождь, как нецелованный, смутился:

      стоит под дверью и твердит о том,

      что, кажется, не вовремя явился,

      что он заглянет как-нибудь потом…

      Пустой квартирой мир не удивить.

      Родился месяц – изымать излишки.

      В копилке – два развода по любви.

      Две с половиной сотни – на сберкнижке.

      Мала рубашка. Надо же, мала.

      А в небе звезды словно метастазы.

      Матрас и чайник. Вот и жизнь прошла.

      В углу – плита. Могильная. Без газа.

      День играет соснами.

      Сумрачный ампир.

      Волны бьются сослепу

      о бетонный пирс.

      Мы живем привычками.

      Но в июльский зной

      Лермонтов не вычеркнул

      парус, край родной.

      На обед – баранина.

      Страсть в одном носке.

      На груди царапины.

      Буквы на песке.

      Солнышко на облаке,

      как и ты, – верхом.

      Девушка