Черти в Париже. Ярослав Полуэктов
Читать онлайн книгу.
вопреки обычаю, не вздрочнул с утреца.
Хотя мог и соврать:. С него не убудет. Но шансов с каждым бокалом всё меньше.
Но, опять же: как знать. Организм организму – рознь.
Вот, к примеру, организм Егорыча, когда я – это Егорыч, один. А у живого автора другой. А кто он, кстати, нынче?
Какой он и какой хер у него, не знаете? А какой у псевдонима? А у прототипа?
Блин! Вопрос до сих пор не проработан. А вопрос с херами немаловажен.
Ибо хер имеет рычаги не хуже, чем рулёжник в мозгу.
19. Бычки в кулачки
Не понимать. Нихт ферштее! Пепельницы нету. Лапша уже с сигарет свесилась. Всё равно нету пепельницы.
Официант мимо пробегает, мол: «Он понимает, что он – Анус–с–Крыльями. И у него в баре Жопэ. Ну Французское Жопэ.
Как Анна Французская в Слоппи Джо, только настоящее жопэ! Задница, другими словами.»
[– Читал, сучонок, – думаю я.]
Но это теперь.
А тогда мы сказали: «Чего–о–о?» и «сколь ещё ждать?».
Ну, некогда ему, говорит. И рукой по горлу. Занят он чрезвычайно. Он, видите ли, разносики разнашивает. Не до русских ему.
Показывает: вы пепел на улицу стряхивайте, это не страшно. Все, мол, так делают.
А мы: «Нет, нет, мы культурные люди, мы издалека не за этим ехали, четырнадцать тысяч километров на счётчике, нам поэтому пепельницу давайте».
А мы, надо сказать, у самого бордюра сидим. И прохожие через нас перешагивают. А мы им в ноги пепел – трясь, трясь.
Бычки образовались в кулаке.
Надоело. Неудобно.
Тут я придумал, вернее, вспомнил, как у нас в Молвушке делают.
Тушу я бычок об торец столика – а торец металлический – и ставлю его торчком на стол. Стол вроде бы из пластмассы. Об него тушить – греха не обернёшься.
Бим говорит:
– Гут, Кирюха. Молодец.
И своего ужасного быка таким же манером – хрясь.
Стоят бычки, не падают. Безветрие марки бриз.
Бим им пальцем грозит: «Стоять, женчины!» С низкой моральной ответственностью подразумевая женчин. А они бычки, а не коровки. Плевать ему.
– Может, трубку покурим? Взамен типо, – вспомнил кто–то. Бим, наверно.
– В обед покурим.
– Рано ещё трубки курить, – сказал я, – мы тут быстро. Не надолго то есть: раскурить не успеешь, как уходить пора.
Ксаня говорит: «Так нельзя с бычками поступать: раскуривайте немедля трубку, а я вас при таком раскладе подожду».
А потом думал–думал, думал–думал, да после третьей думы чисто по–бабски очканул.
Обоссался то есть, и целовать сандалии полез: «И мне, говорит, оставьте курнуть. Я тоже, мол, хочу. Он, видите ли, тоже человек».
А мы посмеиваемся: «Держи в руке, – говорим, – свою пожелалку, а бычки в ширинку складывай».
Салфеток для бычков, вестимо, тоже нет.
А гостиница наша за углом в трёх шагах. Ксан Иваныч на этом основании говорит: «Стыдно». Увидят, мол, наши из гостиницы.
Мы:
– Кто это, блин, наши? Что за наши, тут нет наших. Тут все чужие…
– Нет, – считает Ксан Иваныч, – вот эти «чужие