Нэйлер до последнего мгновения не позволял себе поверить, что документ еще существует. Никто не видел его одиннадцать лет. Опыт говорил, что отчаявшиеся люди способны сказать что угодно, лишь бы купить немного времени, а положение полковника Хэкера иначе как отчаянным не назовешь. Однако объятая горем жена этого человека стояла в сумрачной комнате, обратив к нему узкую спину, роясь в деловых бумагах и отчетах по хозяйству. Наконец она извлекла нечто – Нэйлер не видел ясно, что именно, – и медленно поднялась.

      Он ожидал увидеть, если документ действительно существовал, внушительный пергамент в стиле парламентского акта – свиток, соответствующий размаху преступления. Однако женщина протянула ему полоску бумаги дюймов в восемь или около того шириной, похожую на расписку о продаже лошади или бочки с вином, свернутую в трубочку и перехваченную потертой черной лентой. Но для своих размеров она оказалась многообещающе тяжелой. Пергамент, не бумага. Нэйлер поднес его к окну, в меркнущем свете развязал ленту и раскатал свиток на полную его длину в семнадцать дюймов. Смертный приговор Карлу Стюарту, королю Англии, Шотландии и Ирландии, врученный полковнику Фрэнсису Хэкеру, командующему охраной короля, в утро казни его величества, лично Оливером Кромвелем.

      Нэйлер положил свиток на стол полковника, и он тут же свернулся снова, словно защищающаяся змея. Он сел, снял шляпу, положил сбоку, потом вытер ладони о куртку.

      – Мне бы света, миссис Хэкер, если вас не затруднит.

      Она вернулась в холл, к сундуку, где хранились свечи. Потребовалось какое-то время, чтобы высечь трясущимися пальцами искру при помощи кресала и кремня. Когда Изабелла Хэкер вернулась с двумя подсвечниками, то обнаружила гостя на прежнем месте: он неподвижно сидел за столом у окна, голова его силуэтом обрисовывалась на фоне багрового заката. Она поставила свечи. Он, не поблагодарив, придвинул их ближе и развернул свиток.

      В тексте, как с интересом отметил Нэйлер, встречалось множество