Это воспоминание попроще, более нарративное, почти типичное; воспоминание, заранее готовое к тому, что ты будешь заполнять его пробелы при помощи объяснений или какой-нибудь байки. Такое воспоминание проще пересказывать другим при встрече, при знакомстве.

      Долгие годы я так и делал. Пересказывал это воспоминание, додумывал детали о парке, о шарике или о том, что еще произошло в тот день, добавлял иногда: «Если мне не изменяет память», оставлял небольшие знаки вопроса, чтобы ангелы объективной правды не обвинили меня в нарушении протокола. Но однажды я понял, что все эти картины в моем воображении я помню не со своей точки зрения, а как бы со стороны; кадр: мальчик в парке с родителями; кадр: мальчик получает шарик; кадр: шарик улетает… На улетающий шарик я смотрю будто бы сверху. Шарик приближается, заполняет рамку моего воспоминания, и маленький мальчик, я, большеглазый и с черным чубом, смотрит снизу то на него, то на меня, его фигурка становится все меньше и остается далеко внизу.

      Я действительно получал шарик, и он действительно улетал, но воспоминание об этом событии сформировалось во мне под влиянием истории, которую мне рассказали, в то время как сон выцарапан во мне иглой страха маленького мальчика, который его видит. В отличие от воспоминания о сне, которое по-настоящему мое, воспоминание о шарике оказывается не совсем настоящим. В мире, где сон считается менее реальным, чем явь, думаю, это забавный факт.

      Возможно, если бы я не был читателем мыслей, это было бы не так важно. Я бы относился снисходительно к воспоминаниям, которые на самом деле не мои, к легендам, которые я рассказываю себе о своей жизни. В те годы я еще не умел толком читать мысли, те кадры были порождены не чужим сознанием, а моим. Но сейчас каждый обрывок мысли, который появляется у меня в голове, тащит за собой малюсенькое сомнение, привязанное к его хвосту: а это правда мое? Я правда так подумал? Борьба за понимание, что мое, а что нет, превратилась в самое тяжелое испытание моей жизни.

      «Если хочешь, чтобы люди пошли за тобой, тебе нужен внутренний стержень», – сказала мне однажды мама в одной из наших кратких бесед.

      «Я не хочу, чтобы люди за мной шли, – ответил я, – мне бы самому научиться идти за собой».

      Она секунду помолчала и сказала: «Не пытайся одним махом понять, кто ты. Это слишком серьезная задача. Надо отгадывать в себе загадку за загадкой, понемножку каждый раз…»