Ребенок ближе всех к небытию.

      Его еще преследуют болезни,

      Он клонится ко сну и забытью

      Под зыбкие младенческие песни.

      Его еще облизывает тьма,

      Подкравшись к изголовью, как волчица,

      Заглаживая проблески ума

      И взрослые размазывая лица.

      Еще он в белой дымке кружевной

      И облачной, еще он запеленат,

      И в пене полотняной и льняной

      Румяные его мгновенья тонут.

      Туманящийся с края бытия,

      Так при смерти лежат, как он – при жизни,

      Разнежившись без собственного «я»,

      Нам к жалости живой и укоризне.

      Его еще укачивают, он

      Что помнит о беспамятстве – забудет.

      Он вечный свой досматривает сон.

      Вглядись в него: вот-вот его разбудят.

      Контрольные. Мрак за окном фиолетов,

      Не хуже чернил. И на два варианта

      Поделенный класс. И не знаешь ответов.

      Ни мужества нету еще, ни таланта.

      Ни взрослой усмешки, ни опыта жизни.

      Учебник достать – пристыдят и отнимут.

      Бывал ли кто-либо в огромной отчизне,

      Как маленький школьник, так грозно покинут!

      Быть может, те годы сказались в особой

      Тоске и ознобе? Не думаю, впрочем.

      Ах, детства во все времена крутолобый

      Вид – вылеплен строгостью и заморочен.

      И я просыпаюсь во тьме полуночной

      От смертной тоски и слепящего света

      Тех ламп на шнурах, белизны их молочной,

      И сердце сжимает оставленность эта.

      И все неприятности взрослые наши:

      Проверки и промахи, трепет невольный,

      Любовная дрожь и свидание даже —

      Всё это не стоит той детской контрольной.

      Мы просто забыли. Но маленький школьник

      За нас расплатился, покуда не вырос,

      И в пальцах дрожал у него треугольник.

      Сегодня бы, взрослый, он это не вынес.

      Крылья бабочка сложит,

      И с древесной корой совпадет ее цвет.

      Кто найти ее сможет?

      Бабочки нет.

      Царь Эдип.

      Радость крылья сложила

      И глядит оборотной, тоскливой своей стороной.

      Чем душа дорожила,

      Стало мукой сплошной.

      И меняется почерк,

      И, склонясь над строкой,

      Ты не бабочку ловишь, а жалкий, засохший листочек,

      Показавшийся бабочкою под рукой.

      И смеркается время.

      Где разводы его, бархатистая тканьи канва?

      Превращается в темень

      Жизнь, узор