Вот рыцари семерых привели

      Цыган, чтобы их осудить смогли.

      Те о невиновности своей

      Кричат: им чашу вручил еврей.

      Но судьи поспешны в решении дел,

      Совет шестерых казнить успел.

      Седьмой, их король, тут спокойно встал:

      «Мне кажется, птиц я сейчас слыхал!

      Прислушайтесь все, обратитесь во слух.

      Сейчас пропоет вам всем петух!»

      И город тут же в огне запылал —

      Огонь среди комнат и среди зал.

      Петух на шпиле высóко сидит

      И, словно Петра пробудивший, кричит.

      Тут суд свой греховный отринул сон,

      Признал, что излишне суров закон.

      И бросился дружно молить короля,

      Чтоб он их избавил от жара огня:

      Коль дух этот пламенный он усмирит,

      То суд ему сразу же жизнь возвратит.

      И палочку смерти он берет,

      И бьет по щекам судейский сброд,

      Кричит: «Зачем вы пролили кровь?

      Чем адский огонь вы потушите вновь?

      Сталь искры рождает, огонь полюбив,

      А камень глядит на нее, молчалив,

      Ужели по нраву вам эта игра?

      Петух средь вас – понять бы пора».

      И молвит цыган: «О, мой пламенный друг,

      Довольно. Много горя, мук

      Уже ты доставил, смирись, злодей,

      Ты за Христа здесь карал палачей.

      Тебя заклинаю я всем святым:

      Дожги, что взял, уйди как дым.

      Стань тих, как Иисус близ вод,

      Крещения ждавший в свой черед.

      Тебя заклинаю я жар сдержать,

      Как Дева Мария, святая мать,

      Держалась дальше от грехов —

      Очистив град, удали свой покров».

      Красный Петух от тех слов упорхнул,

      Ветра стих разъяренный гул,

      Огонь себя смиренно вел,

      Волшебник сквозь него ушел.

      Трактиры мне – что дом родной,

      Вы спросите: а кто ты?

      Я бедолага молодой,

      Мне есть и пить охота.

      Меня не раз вводили в дом

      И выпить предлагали,

      Но, оглядев весь дом кругом,

      Я шел в другие дали.

      Сажали во главу стола,

      Как будто я – купчина,

      Когда ж платили все, брала

      Меня тогда кручина.

      А после спать ночной порой

      Меня в сарае клали,

      И бедолага молодой

      Не знал конца печали.

      В сараях жестко было спать,

      Там трудно примоститься,

      Из терний там всегда кровать,

      Что любят в тело впиться.

      Вставая с утренней зарей,

      Вдыхал я свежесть снега

      И, бедолага молодой,

      Скорей бежал с ночлега.

      Я