Месяц тоненький вьётся песней,

      Затмевая печаль людскую.

      Нет мотива того известней —

      Это Зверь по тебе тоскует.

      Заколочены в душу двери

      От беспечных пустых прохожих.

      Ты один понимаешь Зверя.

      Он тебя понимает тоже.

      Со свободой на «ты», как ветер.

      Там ночлег, где застанет вечер.

      Оставайся душою светел

      До единственной вашей встречи.

      Не большая, видать, потеря

      То, что было всего дороже.

      Ты один не боишься Зверя.

      Он тебя не боится тоже.

      Вы однажды столкнётесь взглядом —

      Кровь напалмом вскипит по венам.

      Вдруг захочешь всегда быть рядом

      И узнаешь его мгновенно.

      В полушаге замрёшь, не веря:

      Вы до боли внутри похожи.

      Ты один не покинешь Зверя.

      Он тебя не покинет тоже.

      Я сложил бы тебя из косых очертаний дождя,

      Из щенячьего визга, из грязи и алого канта.

      Ты опять обернёшься, меня за собой уводя

                                                          в тихий утренний сон,

      Нерождённый, как сын некроманта.

      Я сводил непростые знакомства с тюрьмой и сумой:

      То пытался бежать, то пытал без особых прелюдий.

      Ты приснился однажды, подкинутый смертью самой,

      Невозможный. Непрошеный. Мой. Ни себе и ни людям.

      Хорошо, что сижу, а не то б непременно упал.

      Я осколками жизни запястья свои полосую

      И твержу твоё имя, мой сын, именованный всуе.

      – Нечестивец, безбожник! – лопочет смурная толпа.

      Ты невольно прищуришься, взглядом тяжёлым сверля,

      Отразишься спонтанными мыслями в битой посуде.

      А меня, как положено, примет сырая земля,

      И она, ничего не простив, никогда не осудит.

      Я на множество мерзостей душу свою разменял,

      В неизбежном посмертии участь моя – колдовская.

      Но ни свет, ни погибель не могут решать за меня,

      И я имя твоё, как дыхание, с губ отпускаю.

      Покидает солнце зенит,

      Разнотравный льётся дурман,

      Лепестками лето звенит.

      И чертог лесной не тюрьма:

      Мне в тени сухой бузины

      Выстилает мхами постель

      Суетливый друг коростель

      До зимы.

      «Не гуляй в лесу допоздна»,

      Но в траве цветов кружева.

      Ни тоски, ни боли, ни сна.

      То, что я давно не жива,

      До сих пор никто не узнал.

      И, как дань былой красоте,

      Лишь сухих и ломких костей

      Белизна.

      Обнимает лес вековой,

      Злые тайны верно хранит.

      Над