Собранье зол его стихия.

      Носясь меж дымных облаков,

      Он любит бури роковые,

      И пену рек, и шум дубров.

      Меж листьев жёлтых, облетевших

      Стоит его недвижный трон;

      На нём, средь ветров онемевших,

      Сидит уныл и мрачен он.

      Он недоверчивость вселяет,

      Он презрел чистую любовь,

      Он все моленья отвергает,

      Он равнодушно видит кровь,

      И звук высоких ощущений

      Он давит голосом страстей,

      И муза кротких вдохновений

      Страшится неземных очей.

      Над морем красавица-дева сидит;

      И, к другу ласкаяся, так говорит:

      «Достань ожерелье, спустися на дно;

      Сегодня в пучину упало оно!

      Ты этим докажешь свою мне любовь!»

      Вскипела лихая у юноши кровь,

      И ум его обнял невольный недуг,

      Он в пенную бездну кидается вдруг.

      Из бездны перловые[2] брызги летят,

      И волны теснятся, и мчатся назад,

      И снова приходят и о берег бьют,

      Вот милого друга они принесут.

      О счастье! он жив, он скалу ухватил,

      В руке ожерелье, но мрачен как был.

      Он верить боится усталым ногам,

      И влажные кудри бегут по плечам…

      «Скажи, не люблю иль люблю я тебя,

      Для перлов прекрасной и жизнь не щадя,

      По слову спустился на чёрное дно,

      В коралловом гроте лежало оно. –

      Возьми!» – и печальный он взор устремил

      На то, что дороже он жизни любил.

      Ответ был: «О милый, о юноша мой!

      Достань, если любишь, коралл дорогой».

      С душой безнадёжной младой удалец

      Прыгнул, чтоб найти иль коралл, или конец.

      Из бездны перловые брызги летят,

      И волны теснятся, и мчатся назад,

      И снова приходят и о берег бьют,

      Но милого друга они не несут.

      Не обвиняй меня, Всесильный,

      И не карай меня, молю,

      За то, что мрак земли могильный

      С её страстями я люблю;

      За то, что редко в душу входит

      Живых речей твоих струя;

      За то, что в заблужденье бродит

      Мой ум далёко от тебя;

      За то, что лава вдохновенья

      Клокочет на груди моей;

      За то, что дикие волненья

      Мрачат стекло моих очей;

      За то, что мир земной мне тесен,

      К тебе ж проникнуть я боюсь,

      И часто звуком грешных песен

      Я, Боже, не тебе молюсь.

      Но угаси сей чудный пламень,

      Всесожигающий костёр,

      Преобрати мне сердце в камень,

      Останови голодный взор;

      От страшной жажды песнопенья

      Пускай, Творец, освобожусь,

      Тогда на тесный путь спасенья

      К тебе я снова обращусь.

      Один среди людского шума,

      Возрос под сенью чуждой я,

      И гордо творческая дума

      На сердце зрела у меня.

      И вот прошли мои мученья,

      Нашлися пылкие друзья,

      Но я, лишённый вдохновенья,

      Скучал судьбою бытия.

      И снова муки посетили

      Мою воскреснувшую грудь,

      Изменой душу заразили

      И не давали отдохнуть.

      Я