Мы повидались с Политковской

      у Щекочихина. Заносчив

      был нос совёнка-альбиноски

      и взгляд очков сосредоточен.

      А этот магнетизм неслабый

      мне показался сгоряча

      гордыней одинокой бабы,

      умеющей рубить сплеча.

      Я эту лёгкую отверженность

      познал уже немолодым, —

      что женская самоотверженность

      с обратной стороны – гордынь.

      Я этот пошляковский лифтинг

      себе вовеки не прощу, —

      что женщина лежала в лифте.

      Лифт шёл под землю – к Щекочу.

      Никакой не Ангел дивный,

      поднимающий крыла.

      Просто совестью активной

      В этом мире ты была.

      Мать седеет от рыданья.

      Ей самой не справиться.

      Ты облегчишь ей страданья,

      наша сострадалица.

      Ты была совёнок словно.

      Очи. Острота лица.

      Есть святая для часовни

      Анна Сострадалица.

      Нас изменила Политковская.

      Всего не расскажу, как именно.

      Спор заведёт в иные плоскости,

      хоть нет часовни её имени.

      Она кометой непотребной

      сюда явилась беззаконно.

      В домах висят её портреты

      как сострадания иконы.

      Не веря в ереси чиновние,

      мы поняли за этот срок,

      что сердце каждого – часовня,

      где вверх ногами – куполок

      Туда не пустит посторонних,

      седой качая головой,

      очкарик,