Полемизировал с Магометом.

      Как подсолнечник, жёлт прикидом.

      Маяковский был первым скинхедом?

      Может, скажете – первым шахидом?!

      Но наивная боль кубиста

      перехлёстывала сквозь это.

      Сомнамбулическое самоубийство

      возвратило его в поэта.

      Он парит над Москвой лубочной,

      над Лубянкою криминальной.

      Гениальный он был любовник,

      остальное – конгениально.

      И в отличие от смоковницы

      с саксаулами,

      революция Маяковского —

      сексуальная!

      «Мяу-ковский» – вопили кошки.

      «Мао-конский» – глас протодьякона.

      Поэт играет в собственные кости.

      Как в небе «Як» или совесть св. Якова.

      Зазывая в глаза огромные,

      Киберматерью была его Лили.

      Убивались или любили.

      Или – или.

      Лилю Брик клеймили интриги:

      «Чёрный пояс на ней с резинками».

      Местечковый акцент меняли комбриги

      на метерлинковской.

      Не любил его критик в кофточке.

      Наш народ так его и не понял.

      Нацепив на лацкан морковку,

      уходил Маяковский по небу.

      Озарённая преступлением,

      вся страна подымалась в гору.

      Окровавленными ступенями

      по шинелям шли «разговоры».

      Рты заклеены, как конверты.

      Не удерживаюсь от трюизма:

      Маяковский – первая жертва

      государственного терроризма.

      По шляпам, по пням из велюра,

      по зеркалу с рожей кривой,

      под траурным солнцем июля —

      отравленный сволотой,

      блуждает улыбочкой Юра,

      последний российский святой.

      Суперстары. Супостаты.

      Хрущёв круче Троцкого.

      Он своих крестьян подставил

      в эпицентре Тоцкого.

      Используйте силу свою.

      Мы гости со стороны.

      Вы бьёте по острию.

      Я гвоздь от иной стены.

      Мне