Озеро отдыха возле Орехово.

      Шахматно воткнуты в водную гладь

      белые бюсты – кто только приехал,

      бюсты из бронзы – кому уезжать.

      Быть отдыхающим – это профессия.

      Рядом летают тарелки борща.

      Сушатся трусики фильдеперсовые —

      всё сообща.

      Утром журфиксы. Журчанье Вивальди.

      А за стеной

      слышно, как писает в умывальник

      трижды герой.

      В небо свинцовое запускаются

      детям шары,

      будто качают вишнёвые яйца

      в небе слоны.

      Не рокируется. Не киряется.

      Скорби бабуль.

      Ты – золотая, словно кираса.

      Скоро – буль-буль…

      Люблю неслышный почтальона,

      вечерним солнцем полный напослед,

      прозрачный, словно ломтики лимона,

      пронзительный велосипед.

      Нагни позвоночник ликующий.

      Когда, безоглядно и древне,

      Тебя волшебной лягушкой

      начну превращать в царевну.

      Юрий Владимирович Давыдов.

      Смущал он, получив «Триумф»,

      блатною шапочкой ликвидов

      наполеоновский треух.

      Бывалый зэк, свистя Вертинского,

      знал, что прогресс реакционен.

      За пазухою с четвертинкою

      был празднично эрекционен.

      На сердце ссадины найдут его.

      Стыдил он критика надутого:

      мол, муж большого прилежания

      и ма-алого дарования.

      Бледнели брежневы и сусловы,

      когда, загадочней хасидов,

      за правду сексуальным сусликом

      под свист выскакивал Давыдов.

      Не залезал он в телеящики.

      Мне нашу жизнь собой являл.

      И клинышек его тельняшки

      звенел, как клавиша цимбал.

      Вне своры был, с билетом волчьим.

      Он верил в жизни торжество.

      Жизнь поступила с ним, как сволочь,

      когда покинула его.

      Деклассированные вурдалаки

      уподобились комарью.

      Ты мне снишься во фраке,

      дирижируешь жизнь мою!

      Я чувствую переносицей

      взгляд напряжённый твой.

      Ко мне лицом повернёшься,

      ко всем – другой стороной.

      Волнуется смятый бархат.

      Обёрнутое ко мне,

      твоё дыхание пахнет

      молодым каберне.

      Музыкально-зеркальная зомби,

      ты стоишь ко мне – боже мой! —

      обернувшаяся лицом ты! —

      а ко всем – другой стороной…

      И какой-то восторженный трепет

      говорит тебе: «Распахнись!»

      Возникающий ветер треплет

      взмахи крохотные ресниц.

      Когда же лапы и руки

      рукоплещут, как столб водяной,

      ко