Рейганомика блещет улыбкой,

      аж мурашки бегут по спине.

      Ах, минтай, моя добрая рыбка!

      Что тобою закусывать мне?^{280}

      И могучим кентавром взъярился

      (это Пригов накликал беду!),

      Рональд Рейган на нас навалился!

      Спой мне что-нибудь, хау ду ю ду!^{281}

      Рональд Рейган – весны он цветенье!

      Рональд Рейган – победы он клич!

      Ты уже потерпел пораженье,

      мой Черненко Владимир Ильич!^{282}

      Значит, сны Веры Палны – не в руку,

      Павка с Павликом гибли зазря,

      зря Мичурин продвинул науку,

      зря над нами пылала заря!^{283}

      И кремлевский мечтатель напрасно

      вешал на уши злую лапшу

      ходокам и английским фантастам,

      и напрасно я это пишу!^{284}

      И другого пути у нас нету!

      Паровоз наш в тупик прилетел,

      на запасном пути беспросветном

      бронепоезд напрасно ревел!

      Остановки в коммуне не будет!

      Поезд дальше вообще не пойдет!

      Выходите, дурацкие люди,

      возвращайтесь, родные, вперед^{285}.

      Все ведь кончено. Хлеб с маргарином.

      Призрак бродит по Африке лишь.

      В два часа подойди к магазину,

      погляди и подумай, малыш^{286}.

      Как-то грустно, и как-то ужасно.

      Что-то будет у нас впереди?

      Все напрасно. Все очень опасно.

      Погоди, тракторист, погоди!..^{287}

      Мне б злорадствовать, мне б издеваться

      над районной культуры дворцом,

      над рекламой цветной облигаций,

      над линялым твоим кумачом^{288},

      над туристами из Усть-Илима

      в Будапеште у ярких витрин,

      над словами отца Питирима,

      что народ наш советский един^{289},

      над твоей госприемкою сраной,

      над гостиницей в Йошкар-Оле,

      над растерянным, злым ветераном

      перед парочкой навеселе^{290},

      над вестями о зернобобовых,

      над речами на съезде СП,

      над твоей сединой бестолковой,

      над своею любовью к тебе^{291},

      над дебильною мощью Госснаба

      хохотать бы мне что было сил —

      да некрасовский скорбный анапест

      носоглотку слезами забил^{292}.

      Все ведь кончено. Значит – сначала.

      Все сначала – Ермак да кабак,

      чудь да меря, да мало-помалу

      петербургский голштинский табак^{293}.

      Чудь да меря. Фома да Емеля.

      Переселок. Пустырь. Буерак.

      Все ведь кончено. Нечего делать.

      Руку в реку. А за руку – рак^{294}.