Париж скребут. Париж парадят.

      Бьют пескоструйным аппаратом.

      Матрон эпохи рококо

      продраивает душ Шарко!

      И я изрек: «Как это нужно —

      содрать с предметов слой наружный,

      увидеть мир без оболочек,

      порочных схем и стен барочных!..»

      Я был пророчески смешон,

      но наш патрон, мадам Ланшон,

      сказала: «О-ля-ля, мой друг!..»

                                                  И вдруг —

      город преобразился,

        стены исчезли, вернее, стали прозрачными,

      над улицами, как связки цветных шаров,

                                              висели комнаты,

      каждая освещалась по-разному,

      внутри, как виноградные косточки,

      горели фигуры и кровати,

      вещи сбросили панцири, обложки, оболочки,

      над столом

      коричнево изгибался чай, сохраняя форму

                                                               чайника,

      и так же, сохраняя форму водопроводной

                                                                  трубы,

      по потолку бежала круглая серебряная вода,

      в Соборе Парижской Богоматери шла месса,

      как сквозь аквариум,

      просвечивали люстры и красные кардиналы,

      архитектура испарилась,

      и только круглый витраж розетки

               почему-то парил над площадью, как знак:

                                              «Проезд запрещен»,

      над Лувром из постаментов,

                                    как 16 матрасных пружин,

                                       дрожали каркасы статуй,

      пружины были во всем,

      всё тикало,

      о Париж,

                    мир паутинок, антенн

                                        и оголенных проволочек,

      как ты дрожишь,

      как тикаешь мотором гоночным,

      о сердце под лиловой пленочкой,

      Париж

      (на месте грудного кармашка вертикальная,

                                                       как рыбка,

      плыла бритва фирмы «Жиллет»)!

      Париж, как ты раним, Париж,

      под скорлупою ироничности,

      под откровенностью, граничащей

      с незащищенностью,

      Париж,

      в Париже вы одни всегда,

      хоть никогда не в одиночестве,

      и в смехе грусть,

                              как в вишне косточка,

      Париж – горящая вода,

      Париж,

      как ты наоборотен,

      как бел твой Булонский лес,

                               он юн, как купальщицы,

      бежали