Он стоял передо мной, посреди большого зала приемов, с телохранителями по обе стороны. Прощание было официальным и публичным, и Антоний неожиданно вновь предстал настоящим римлянином.

      Я смотрела на него, а вместе со мной и Цезарион. Для мальчика расставание с этим человеком, ставшим для него и наставником, и добрым старшим товарищем, тоже было горькой утратой. Я обнимала сына за худенькие плечи, находившиеся уже на уровне моих ребер. Нынешним летом ему исполнится семь лет.

      – Я пришел проститься, – сказал Антоний. – Я не могу достойно отплатить за твое несравненное гостеприимство, но поверь – моя благодарность сильнее, чем можно выразить словами.

      – Да пребудет с тобой благословение всех богов, пусть они даруют тебе благополучный путь, – произнесла я избитую официальную фразу, но на самом деле хотела сказать совсем другое.

      «Я люблю тебя и знаю, что ты уезжаешь, потому что не можешь не откликнуться на зов чести. Я прошу тебя не забывать мои слова и предостережения».

      Он поклонился, а потом импульсивно сказал:

      – Проводи меня в гавань. Посмотри на мои корабли.

      Вопреки официальному церемониалу Антоний протянул мне руку. Я приняла ее, и мы вместе вышли из зала, навстречу слепящему свету неба и моря. Наши люди двинулись следом.

      На мгновение мы оказались одни; тут же он наклонился и прошептал мне на ухо:

      – Это не прощание, но всего лишь краткая разлука.

      Его теплое дыхание мигом разожгло тысячу воспоминаний и сопутствующее им желание.

      – Долг – суровое дитя богов, – ответила я, – и настало время отдать ему дань.

      С этими словами я отпустила его руку. Я боялась, что если не сделаю этого, то не выдержу и брошусь ему на шею.