Догорают, червонятся листья опавшие,

      Тянет в степи сожженные петь на ветру…

      Нынче снилась Аленушка, горько рыдавшая

      Во сыром, обнищалом, осеннем бору…

      Шелестела дубровушка, словно ласково сетуя,

      А она разливалася – ни кровинки в лице…

      И всплакнул я во сне над весною отпетою,

      О загубленных силах, о близком конце…

      День ласкался, весел и лазорев,

      Малым, старым будоражил кровь.

      В этот день он по цареву слову

      Пять удалых отрубил голов.

      Четверо-то были супостаты,

      Кровянили все пути на Брынь.

      Пятый был веселым, кудреватым,

      Не хватался в страхе за вихры.

      Не скулил, как те, на комья глины

      Не упал, не плакал, не просил…

      Вышел к плахе, словно именинник,

      Поклонился нищенской Руси:

      – Вы простите, сирые и смерды!

      Не вините – ради вас я сгиб!

      Посытнее, царь-отец, обедай,

      Голову возьми на пироги!

      Оттолкнул попишку в черной рясе,

      Усмехнулся палачу – ему:

      – Ну-ка, братец, половчее хрястни! —

      И скатился в земляную тьму…

      День плескался лаской и лазорью,

      Девьи щеки рдели, как кумач.

      Веселились и луга, и взгорья,

      Но не весел был седой палач.

      Ночью месяц заиграл на скатах,

      Вспыхнули кресты у Покрова.

      А ему все снился кудреватый,

      Чудились последние слова.

      Кажет солнышко

      Лицо вешнее,

      В зарянице

      Купола.

      – Что же, женушка,

      Не прежняя,

      Отчего невесела?

      У божницы

      Хороводиться

      Со свечами али прок?

      Брось угодников и угодниц-то,

      Государев вспень медок!

      Молча женка снеди ставила,

      Полнит чашу до краев,

      Только вспыхнула черным заревом

      От усмешливых этих слов.

      – Ну и ладная! Ну и баская!

      Слаще пасхи-кулича!

      Да почто ж глядишь с опаскою

      На хрыча, на палача?

      Ой, как вздрогнула! Ой, как грохнулась

      На дубовую скамью!

      Да вот крикнула, да вот охнула,

      Тайну выдала свою…

      Ай, проклятье, ай, бездольице!

      Что ж угодники молчат!

      Ведь как молится! Только молится

      Не за старого хрыча —

      Палача.

      В кружале крик —

      Гуляет сброд.

      Гроза-старик

      Запоем пьет.

      – Чего жалеть!

      К чему добро!

      Спускай и медь,

      И серебро!

      Трень-трень-трень-трень-трень!

      Ха-ха-ха!