Это смерть – а она не жена,

      и играть с нею незачем в прятки.

      Я пришла – потому что должна,

      и плевать мне на ваши догадки.

      Что там жёны, мужья, сыновья –

      много званых, а избранных мало.

      Я пришла, потому что лишь я

      научилась вытаскивать жало.

      Это ведь не намного страшней,

      чем в руке или в пятке заноза.

      Вот и всё, мой родной.

      И бог с ней!..

      Ни к чему эти слёзы и розы.

      Превратятся рыдания в смех,

      ветер жаркие губы остудит:

      я тебя поцелую при всех –

      и пусть кто-нибудь только осудит!

      Неужто синенький платочек

      (или с каёмкой голубой)

      за убиенных нами дочек

      иль сыновей

      (ответ любой)

      нам будут подавать до гроба?

      И там, за гробом, не простят?

      Хоть виноваты были оба,

      лишь Фриду отправляют в ад…

      И все сгорят метеориты,

      и вся Вселенная сгорит,

      и не найдётся Маргариты,

      чтоб попросить за нас,

      за Фрид?..

      Подумаешь: печать

      или столбец в тетради!

      Нет, я могу молчать,

      раз надо: бога ради!

      Раз надо так ему,

      громадну,

      триедину,

      без –

      жалост –

      нейшему –

      мужчине,

      быту,

      сыну.

      Я так за жизнь свою намёрзлась

      в стране, где вечная зима,

      так насмотрелась я на мёртвость

      (как только не сошла с ума!)…

      И хоть бесчувственному телу

      равно…

      но есть ещё ровней,

      и я б не с мамою хотела,

      не с папой

      (бог и с ним, и с ней!),

      не с благоверным,

      не с любимым,

      с кем належалась за глаза,

      но с первым встречным,

      но с любым бы

      (лишь только не границей за!).

      …И я не знаю: рай – он есть ли?

      И где я буду – не пойму.

      Когда умру – точнее, если:

      ЛЕЖАТЬ ХОТЕЛА БЫ В КРЫМУ…

      Драмкружок,

      и музыка,

      и фото,

      и шитьё,

      и кройка,

      и стихи –

      милые девчоночьи заботы,

      плавуны, лишайники и мхи.

      Там, где густо, стало нынче пусто,

      но открылись главные пути,

      но открылось главное искусство –

      отовсюду вовремя уйти.

      Как говорит соседка моя баб-Люся:

      «Я