Много лет спустя, лежа в кровати и наблюдая за тем, как свет весеннего солнца постепенно заливает светильники на потолке спальни в моей съемной квартире, я могу, порывшись в памяти, вспомнить о том времени лишь это:

      когда-то очень давно я помогла фактически незнакомке, вдруг позвонившей мне сегодня, проанализировать стихотворение, которое нам обеим задали разобрать в колледже,

      незнакомку бесило то, что она неспособна понять стихотворение,

      его автором был американский поэт э. э. каммингс. Тогда он мне нравился.

      Хотя потом я узнала, что он поддерживал Маккарти и американских «охотников на ведьм».

      Теперь стало известно, что он к тому же настрочил целую россыпь откровенно сексистских и расистских виршей, несмотря на все эти блестящие и прорывные в описании чувств любовные стихотворения и всю эту перенастройку слов, пунктуации, грамматики, возможностей и значений.

      Вздох.

      Это жизнь. Никому нельзя верить. Во всем есть изъян.

      Так какое же стихотворение нам тогда задали для разбора?

      Сквозь него вроде как сыпались буквы слова «смерть».

      Смерть наоборот.

      О Мартине Инглз я помнила только одно: после того, как она пришла ко мне поживиться идеями, мы больше не обменялись ни единым словом – ни разу за все время учебы в колледже.

      Изредка я видела ее издали – в другом конце аудитории, в столовой, или она проходила мимо в библиотеке.

      Если при этом она меня и замечала, то игнорировала.

      Меня это устраивало. Я игнорировала ее в ответ.

      Но теперь, очутившись так далеко в будущем, я почувствовала себя лучше, чем за все последнее время. Хотя бы полчаса я не думала о том, до какой степени мне все безразлично.

      Вместо этого я думала о самой обыкновенной лестнице в библиотеке и о том, как сверху из окна на нее падает свет.

      Думала о том солнечном дне из студенческих лет, когда я поехала на машине к старому разрушенному замку, который, похоже, больше