Восприемник. Константин Александрович Алексеев
Читать онлайн книгу.
вдруг ожили и глядели на маленького Шаховцева по-доброму, с любовью. Как мама, бабушка, Пашка, тетка Таня…
Те два дня так и остались в памяти как большой и какой-то особенный, самый счастливый праздник. И субботнее крещение, и воскресное причастие – «Причащение Святых Христовых Тайн» − как назвал это действо отец Иоанн. В то утро, когда он вынес из алтаря чашу, все, кто были к ней в очереди, расступились, пропуская Ваньку. И он, ведомый Игнатовым, поднялся на возвышение, где стоял батюшка с дьяконом, с каким-то радостным трепетом глядя на каплю красной жидкости в той самой длинной золотистой ложечке… Святые Тайны имели какой-то особенный вкус: и не сладкий, и не горький, а терпко-обжигающий. А после Ване показалось, что внутри него зажегся живой огонек, наполняя сердце какой-то доселе неизведанной радостью.
Так повторялось каждый раз, когда он причащался. Ради этого чувства можно было смириться со всем: с тем, что накануне нельзя было пить парного молока, а утром приходилось вставать ни свет ни заря и, не евши, не пивши, идти в храм. Зато потом маленького Шаховцева буквально распирало от переполнявшего счастья.
Такое же счастье было и на лицах тех, кто отведывал вместе с ним в воскресенье чудного снадобья из церковной чаши. Пашка говорил, что это сам Христос вместе со своими Святыми Тайнами поселяется внутри человека, давая ему новые силы. А баба Нюра просто называла это «Божьей благодатью».
Эх, куда она потом подевалась, эта благодать?..
13
Шаховцев допил кофе и вышел на балкон. Вдалеке искрило, шумело шоссе, внизу, за бетонным забором, сгрудились милицейские машины. Кажется, там располагался батальон ДПС – так вроде говорил Санька, когда на новоселье, разморенные от водки и разносолов, они стояли тут, глядя вниз на подернутый осенним золотом лес…
Справа от перелеска, грубо подрезая его, пролегала дорога, по другую сторону которой топорщились острые крыши коттеджей. Чуть дальше темнела куполами маленькая медово-желтая церквушка, казавшая отсюда совсем крохотной – возьми в ладонь, чуть сожми, и сверху останется только золотистый хрупкий крестик…
Шах вдруг испытал непреодолимое желание вырваться наружу, пройтись по лесу, вдыхая полной грудью ни с чем не сравнимый дух весны. Майский, свежий, предпасхальный. А потом, может быть, зайти в храм…
Он почувствовал, как его словно тряхнуло током. Это ощущение было настолько острым, пронзительным, что он невольно отступил назад, в спасительную пустоту квартиры.
Сердце бешено бухало, словно он, как в армии, пробежал километр в бронежилете. Руки мелко подрагивали, будто перед этим он только-только выпустил из них штангу, которую тягал, жал, толкал до полного изнеможения.
Вытерев со лба мелкую холодную испарину, Шаховцев начал мысленно успокаивать себя, внушая, что все это напрасные страхи и что он оказался здесь, в четырех стенах, исключительно из желания побыть одному, «пересидеть» ситуацию. Что ему ничего не угрожает и в любую минуту можно свалить отсюда на все четыре стороны. Он