Я без слез не могу

      тебя видеть, весна.

      Вот стою на лугу

      да и плачу навзрыд.

      А ты ходишь кругом,

      зеленея, шурша…

      Ах, откуда она,

      эта жгучая грусть!

      Я и сам не пойму;

      только знаю одно:

      если б иволга вдруг

      зазвенела в лесу,

      если б вдруг мне в глаза

      мокрый ландыш блеснул —

      в этот миг, на лугу,

      я бы умер, весна…

      Цветущие каштаны, словно храмы

      открытые, сияют вдоль реки.

      Их красоту задуют ветерки

      задорные, но в этот вечер – самый

      весенний из весенних вечеров —

      они чудесней всех твоих даров,

      незримый Зодчий! Кто-то тихо, чисто

      в цветах звенит (кто, ангел или дрозд?),

      и тени изумрудные слоистой

      листвы и грозди розовые звезд

      в воде отражены.

      Я здесь, упрямый,

      юродивый, у паперти стою

      и чуда жду, и видят грусть мою

      каштаны, восхитительные храмы…

      Как воды гор, твой голос горд и чист.

      Алмазный стих наполнен райским медом.

      Ты любишь мир и юный месяц, лист,

      желтеющий над смуглым сочным плодом.

      Ты любишь змей, – тяжелых злых узлов

      лиловый лоск на дне сухой ложбины.

      Ты любишь снежный шелест голубиный

      вокруг лазурных, влажных куполов.

      Твой стих роскошный и скупой, холодный

      и жгучий стих – один горит, один

      над маревом губительных годин,

      и весь в цветах твой жертвенник свободный.

      Он каплет в ночь росою ледяной

      и янтарями благовоний знойных,

      и нагота твоих созвучий стройных

      сияет мне как бы сквозь шелк цветной.

      Безвестен я и молод в мире новом,

      кощунственном, но светит все ясней

      мой строгий путь: ни помыслом, ни словом

      не согрешу пред музою твоей.

      Разгорается высь,

      тает снег на горе.

      Пробудись, отзовись,

      говори о заре.

      Тает снег на горе

      пред пещерой моей,

      и вся даль в серебре

      осторожных лучей.

      Повторяй мне, душа,

      что сегодня весна,

      что земля хороша,

      что и смерть не страшна;

      что над первой травой

      дышит горный цветок,

      наряженный