Мои душевные итоги

      подбил засов дверей стальных,

      я был ничуть не мягче многих

      и много тверже остальных.

      Исчерпывая времени безбрежность,

      мы движемся по тающим волнам,

      и страшны простота и неизбежность

      того, что предстоит однажды нам.

      Овчарка рычит. Из оскаленной пасти

      то хрип вылетает, то сдавленный вой;

      ее натаскали на запах несчастья,

      висящий над нашей молчащей толпой.

      Тюрьма едина со страной

      в морали, облике и быте,

      лишь помесь волка со свиньей

      тут очевидней и открытей.

      Не веришь – засмейся,

      наткнешься – не плачь:

      повсюду без видов на жительство

      несчастья живут на подворьях удач

      и кормятся с их попустительства.

      Чем глубже ученые мир познают,

      купаясь в азартном успехе,

      тем тоньше становится зыбкий уют

      земной скоротечной утехи.

      Не только непостижная везучесть

      присуща вездесущей этой нации,

      в евреях раздражает нас живучесть

      в безвыходно кромешной ситуации.

      Очень много смысла в мерзкой каше,

      льющейся назойливо и весело:

      радио дробит сознанье наше

      в мелкое бессмысленное месиво.

      Мои соседи по темнице,

      мои угрюмые сожители —

      сентиментальные убийцы,

      прекраснодушные растлители.

      Они иные, чем на воле,

      тут нету явственных уродов,

      казна стоит на алкоголе,

      а здесь – налог с ее доходов.

      Над каждым из живущих – вековые

      висят вопросы жизни роковые,

      и правильно, боюсь я, отвечает

      лишь тот, кто их в упор не замечает.

      В камере, от дыма серо-синей,

      тонешь, как в запое и гульбе,

      здесь я ощутил себя в России

      и ее почувствовал в себе.

      Мои духовные запросы,

      гордыня, гонор и фасон

      быстрей, чем дым от папиросы,

      в тюрьме рассеялись, как сон.

      Наука – та же кража: в ней,

      когда всерьез творишь науку,

      чем глубже лезешь, тем трудней

      с добычей вместе вынуть руку.

      Как есть забвенье в алкоголе,

      как есть в опасности отрада,

      есть обаяние в неволе

      и в боли странная услада.

      Тюрьма – полезное мучение,

      не лей слезу о происшедшем,

      судьба дарует заточение

      для размышлений о прошедшем.

      Тюрьма весьма обогащает

      наш опыт игр и пантомим,

      но чрезвычайно сокращает

      возможность пользоваться им.

      Тюрьма к истерике глуха,

      тюрьма – земное дно,

      здесь