Вдохнуть весь воздух. До конца – одна ли вечность,

           две минуты.

      Мой хлеб – в горсти. Он у лица. За окнами —

           лишь ветер лютый.

      Лишь ветер лютый и густой, тяжёлой зимнею сметаной.

      Мой хлеб, я голодна. Постой. Повремени. Не время. Рано.

      Ещё, мой хлеб, я жить хочу. Смеяться, мазать масло света

      На хлеб полночи. Жечь свечу дневного, острого стилета.

      Мой хлеб, ты в бездну упадёшь вот-вот:

           так разожмутся руки.

      Мой тёплый хлеб, ты так похож на песню.

      Помню эти звуки.

      Мой хлеб. Ты лодкою во тьме. Не просто пища, насыщенье.

      В утробе – плод. Во тьме-суме – ребёнком —

           нежное прощенье.

      Дрожу, тебя в тюрьме вкусив. И, хохоча, на карнавале

      Всё повторяю твой мотив: тебя уста поцеловали.

      Мой хлеб. Не сею и не жну. Не помню. Лишь молюсь и плачу

      О той горбушке, что в плену – близ рёбер —

           радугой горячей

      Пылала. Дикий хлеб веков, святей, чем полковое знамя,

      Ломала, покидая кров навек, дрожащими руками.

      Скатёрка гаснет и плывёт на сквозняке – кистями вьюги.

      Мой хлеб. Мой ежедневный плот.

      Все в трещинах от соды руки.

      Ты, ежемощная еда, собою измеряешь Время.

      Куда же я уйду?! Куда?! Такая тёплая меж всеми,

      Живая, пылкая, как ты, любой живой душе родная?!

      Мой хлеб. Наведены мосты. Тебя – несу. Тебя – не знаю.

      Тебя – голодному отдам, кто жаждет в преисподней выжить!

      Идти мне – по твоим следам! Тебя – клеймом на сердце выжечь!

      И вот он, в дверь чугунный стук. Стою одна

           в полночных кущах.

      Не выпущу я хлеб из рук. Отдам – через порог идущу.

      Гремит навешенный замок. Смешались ненависть и милость.

      Мой хлеб. Ты был так одинок. Держи. Твоя судьба явилась.

      Вот руки – хлеб. Вот хлеб – лицо. Вот вещмешок —

           он караваем

      Катится. Хлеб – моё кольцо: его дарю, его срываю.

      Мой хлеб! Солдат! Любовь навек! Сердца кровавые, нагие!

      Хлеб – человеку – человек! Хлеб – плоть и кровь

           той Литургии,

      Где мы навытяжку стоим, кричим, валяемся вповалку,

      Где