Любовь и смерть в Италии эпохи Возрождения. Томас Коэн
Читать онлайн книгу.
всех троих». И тогда Стефано, присутствовавший при этом разговоре, сказал синьору Лудовико: «Синьор, никто пальцем не тронул госпожи, кроме синьора Джованни-Баттисты, но, что касается Трояно, это я убил его, ибо люблю вашу милость и поступил так, как повелел мне синьор Джованни-Баттиста»65.
Среди этих высокопарных изречений, пожалуй, лишь муж сказал чистую правду. Лудовико и его слуги сказали то, чего требовали обстоятельства. Пристрастный вымысел Силеи перенес вину с обитателей замка на Витторию – будто бы никто здесь и не пренебрегал своими обязанностями. Невероятное признание Стефано о «любви» к Лудовико словно рассчитано на то, чтобы превратить последнего в сообщника, возможного защитника лиц, совершивших преступление якобы в знак преданности ему. Здесь та любовь (amore), о которой говорит Стефано, по сути, лишь фигура речи, это обозначение не нежной страсти, а социальных обязанностей, которые воплощаются в риторике чувств. В эпоху Возрождения такое словоупотребление было обыденным. Что касается леденящих кровь слов Лудовико, они одновременно оправдывали совершившееся двойное убийство и покрывали его. Весомость его напускной угрозы сообщала убийству ореол благопристойности и подчеркивала его правомерность. В этом эпизоде, как это было свойственно ренессансной светской культуре, риск или его видимость сообщали словам и действиям особую весомость66. Однако высказывание Лудовико было палкой о двух концах. Ведь оно также должно было подчеркнуть, насколько сильно альбанские Савелли еще радели о чистоте и безопасности Виттории. Лудовико подразумевал, что он защитил бы сестру от любого урона ее чести. Таким образом, он постфактум выступил гарантом благопристойности ее смерти, вновь возвращая Витторию в лоно своей семьи. Делая это, он помог Джованни-Баттисте представить в благородном свете и обелить не только совершенное им убийство, но и саму кончину его супруги.
Приезд Лудовико восстановил нарушенный ход жизни в замке Савелли, выдернув его из состояния неопределенности. Вернув зятя в своего рода круг семейной любви, некоего чувства общности рода Савелли, сдобренного семейным долгом, теперь он мог забрать сестру. Лудовико, а не Джованни-Баттиста отдал приказ похоронить ее, что и подобало сделать, поскольку, предав своего мужа, Виттория в некотором смысле возвратилась в отчий дом. Распоряжение подготовить усопшую к погребению спровоцировало новый всплеск любви и чувства долга. Своими словами Лудовико дал добро на исполнение траурного обряда, что позволило обитателям Кретоне приступить к привычным ритуалам прощания.
Между тем и сам Лудовико еще не все сделал, что положено. Он должен был засвидетельствовать улики. Лудовико уже подержал в руках те полосы материи, с помощью которых Трояно спускался по замковой стене. Теперь ему предстояло подняться на башню, чтобы осмотреть маленькое окошко с так и оставшейся на месте тайной перекладиной. Свершив это, двое Савелли покинули замок и деревню и, беседуя, пошли
Fol. 14r–v, Силея 2.