Спрятал вострый меч Иван под полу,

      Пришел, поклонился отшельнику:

      «Всё ли ты здоров, честной старичок?

      Как тебя, старца, господь милует?»

      Тут прозорливец усмехается,

      Мудрыми устами говорит ему:

      «Полно-ка, Иванушка, правду-то скрывать!

      Господу богу всё ведомо,

      Злое и доброе в его руке!

      Знаю ведь, пошто ты пришел ко мне!»

      Стыдно Иванке пред отшельником,

      А и боязно Ивану ослушаться.

      Вынул он меч из кожаных ножон,

      Вытер железо широкой полой.

      «Я было, Мироне, хотел тебя убить

      Так, чтобы ты и меча не видал.

      Ну, а теперь молись господу,

      Молись ты ему в останний раз

      За себя, за меня, за весь род людской,

      А после я тебе срублю голову!..»

      Стал на колени старец Мирон,

      Встал он тихонько под дубок молодой,

      Дуб перед ним преклоняется.

      Старец говорит, улыбаючись:

      «Ой, Иван, гляди: долго ждать тебе!

      Велика молитва за весь род людской!

      Лучше бы сразу убить меня,

      Чтобы тебе лишнего не маяться!»

      Тут Иван сердито прихмурился,

      Тут он глупенько похвастался:

      «Нет, коли сказано, так сказано!

      Ты, знай, молись, я хоть век подожду!»

      Молится отшельник до вечера,

      С вечера он молится до утренней зари,

      С утренней зари он вплоть до ночи,

      С лета он молится опять до весны.

      Молится Мироне год за годом,

      Дуб-от молодой стал до облака,

      С желудя его густо лес пошел,

      А святой молитве всё нет конца!

      Так они по сей день и держатся:

      Старче всё тихонько богу плачется,

      Просит у бога людям помощи,

      У преславной богородицы – радости,

      А Иван-от воин стоит около,

      Меч его давно в пыль рассыпался,

      Кованы доспехи съела ржавчина,

      Добрая одежда поистлела вся,

      Зиму и лето гол стоит Иван,

      Зной его сушит – не высушит,

      Гнус его кровь точит – не выточит,

      Волки, медведи не трогают,

      Вьюги да морозы не для него.

      Сам-от он не в силе с места двинуться,

      Ни руки поднять и ни слова сказать.

      Это, вишь, ему в наказанье дано:

      Злого бы приказу не слушался,

      За чужую совесть не прятался!

      А молитва старца за нас, грешников,

      И по сей добрый час течет ко господу,

      Яко светлая река в окиян-море!