Камера хранения. Борис Соколов
Читать онлайн книгу.
Хам и, кажется, Афет. Хам заметил только, что отец его пьяница, и совершенно упустил из виду, что Ной гениален, что он построил ковчег и спас мир. Пишущие не должны подражать Хаму.»
Много позже в другом письме Чехов пишет этой уже неоднократно публиковавшейся писательнице: «В Ваших повестях есть ум, есть талант, есть беллетристика, но недостаточно искусства. Вы правильно лепите фигуру, но не пластично. Вы не хотите или ленитесь удалить резцом всё лишнее. Ведь сделать из мрамора лицо, это значит удалить из этого куска то, что не есть лицо.»
И вот – уже после совершившейся революции – посетив по ее зову здравствующую адресатку Чехова, Чуковский испытал настоящий шок. Расстроенный, он оставляет в дневнике запись, которую, быть может, и приводить здесь не следовало, если бы она не была уже опубликована. Он пишет, что был у «той самой Е.М., которой Чехов писал столько писем. Это раскрашенная, слезливая, льстивая дама, – очень жалкая… никакого Чехова я не видал, а было всё античеховское. Я сорвался с места и сейчас же ушел. Она врала мне про нищету, а у самой бриллианты, горничная и пр. Какие ужасные статуэтки, – гипсовые. Всё – фальшь, ложь, вздор, пошлость. Лепетала какую – то сплетню о Тэффи.».
Увы, жизнь безжалостна, расставляя окончательные акценты. Тем более что в застывшем, ледяном зимнем городе правил бал голодный, повсеместно унижающий человеческое достоинство девятнадцатый год.
В эти первые тяжелые послереволюционные годы люди – как никогда раньше – раскрывались в экстремальных условиях жизни и это нашло свое отражение в дневнике Чуковского.
Горький – прямодушный и неоднозначный: часто очень разный, с удовольствием пользующийся некоторым своим актерством; артистичный – то мягкий, то злой, но неизменно добрый к хорошим людям; порой он прост до наивности, порой мудр, как аксакал; пытающийся защитить интеллигенцию перед властью и не чурающийся не только скрывать от нее свои истинные чувства, но и в чем–то подыгрывать сильным мира сего (кстати сказать, от Чуковского он не таится и честно признается в этом, полностью ему доверяя).
Мережковский – суетливый и суетящийся, до тошноты надоедливый, знающий лишь свою особу, не раз выклянчивавший денежное и другое вспомоществование и у Чуковского, и у власти, и у Горького (которому же позднее он и отплатит гнусной подлостью).
Леонид Андреев – едкий, порой завистливый и даже злой, не гнушающийся недостойной сплетней.
Сологуб – самовлюбленный, эгоистичный и недалекий, порой мелкий и просто ничтожный (очень похоже: в нем легко угадываются черты пресловутого «Мелкого беса»).
Гумилев – прямой и увлекающийся, пылкий и отважный в отстаивании своих принципов и никогда не оглядывающийся на то, что и где он говорит.
Блок – педантичный, аккуратный в любой работе; должно быть, как и всякий большой поэт, – не от мира сего и мыслящий неординарно, нередко