Осень отгорала, умирала в муках, как святой в пожарище земных страстей, и Элен казалось, что она слышит стон её предсмертный.

      И вновь это чувство – заплакать… Как хочется заплакать, потому, что нет никого!

      – Все есть у кого-то, – Думала она. – А я? У кого есть, я? В этом мире, есть ли я у кого-то?!

      Когда оно пришло к ней, это чувство тоскливого одиночества?

      Элен знала – когда – со смертью первой любви.

      Райни.

      Девочка-мальчик… демонёнок!

      Смелая Райни, отчаянная Райни…

      С какой теплотой Элен вспомнила, о той, кого нет!

      – Умираю, – Подумала она. – Вспомнив о Тебе! И оживаю…

      Джеррелл прав? Такова жизнь; то умираешь, то оживаешь!

      Элен вспомнила, как он прочитал ей те стихи Дилана Томаса «Не властна Смерть, тут остаётся

      Не позабыты мертвецы!

      Живые, что слезами память омывают —

      Кружатся вместе под Луной».

      – Да, – Подумала она. – «Ты меня разрушаешь… Ты принес мне радость»!

      Она вдруг подумала, – Блаженны от любви, и беспощадны…

      Посмотрела на осень, – остановилась, – посмотрела.

      – Как в Тебе это уживается «чёрно-белый сон и море чувств»?

      Он сказал ей «Я сделал кормушку для птиц. Где мы её повесим? Куда поставим?..».

      Беззащитная улыбка.

      – Могу прибить к дереву!..

      Элен поняла его – он забыл, забыл… просто жизнь, когда ты просто идёшь и делаешь что-то – например, устанавливаешь скворечник!

      У него руки добрые – умеет, и подправить и сделать с нуля…

      Она сказала ему:

      – Давай, поставим скворечник на дереве – на том, который у нас, во внутреннем дворике?

      – Давай! – Улыбнулся Джеррелл, улыбнулся с облегчением – боялся, что не поймёт…

      Элен улыбнулась ему, – его глазам – он напомнил ей Агасфера Марка Шагала, того, что надо всем – над церквами с куполами синими, и даже над Зимой, бессмертной как Смерть…

      – Мельмот, – Подумала она, наблюдая за ним. – Мельмот скиталец, Мельмот-страдалец!

      Тогда, смотря как, он устанавливает птичий домик, она вспоминала «Для тех, кто любит, не существует ни дня, ни ночи, ни лета, ни зимы, ни общества, ни одиночества. В их упоительной, но призрачной жизни есть только два периода, которые в сердечном календаре обозначаются двумя словами: свидание и разлука».

      Она подумала, с нежностью сейчас, с нежностью к этой неизбежности всегда кого-то любить и к кому-то привязываться, – Даже у птиц теперь есть свой дом! Какое