И выбросам волн, и разбухшим

      Утопленникам, и седым

      Мосткам набивается в уши

      Клокастый и пильзенский дым.

      Где ввысь от утеса подброшен

      Фонтан, и кого-то позвать

      Срываются гребни, но – тошно

      И страшно, и – рвется фосфат.

      Где белое бешенство петель,

      Где грохот разостланных гроз,

      Как пиво, как жеваный бетель,

      Песок осушает взасос.

      Что было наследием кафров?

      Что дал царскосельский лицей?

      Два бога прощались до завтра,

      Два моря менялись в лице:

      Стихия свободной стихии

      С свободной стихией стиха.

      Два дня в двух мирах, два ландшафта,

      Две древние драмы с двух сцен.

      На берегу пустынных волн

      Стоял он, дум великих полн.

      Был бешен шквал. Песком сгущенный,

      Кровавился багровый вал.

      Такой же гнев обуревал

      Его, и, чем-то возмущенный,

      Он злобу на себе срывал.

      В его устах звучало «завтра»,

      Как на устах иных «вчера».

      Еще не бывших дней жара

      Воображалась в мыслях кафру,

      Еще не выпавший туман

      Густые целовал ресницы.

      Он окунал в него страницы

      Своей мечты. Его роман

      Вставал из мглы, которой климат

      Не в силах дать, которой зной

      Прогнать не может никакой,

      Которой ветры не подымут

      И не рассеют никогда

      Ни утро мая, ни страда.

      Был дик открывшийся с обрыва

      Бескрайный вид. Где огибал

      Купальню гребень белогривый,

      Где смерч на воле погибал,

      В последний миг еще качаясь,

      Трубя и в отклике отчаясь,

      Борясь, чтоб захлебнуться вмиг

      И сгинуть вовсе с глаз. Был дик

      Открывшийся с обрыва сектор

      Земного шара, и дика

      Необоримая рука,

      Пролившая соленый нектар

      В пространство слепнущих снастей,

      На протяженье дней и дней,

      В сырые сумерки крушений,

      На милость черных вечеров…

      На редкость дик, на восхищенье

      Был вольный этот вид суров.

      Он стал спускаться. Дикий чашник

      Гремел ковшом, и через край

      Бежала пена. Молочай,

      Полынь и дрок за набалдашник

      Цеплялись, затрудняя шаг,

      И вихрь степной свистел в ушах.

      И вот уж бережок, пузырясь,

      Заколыхал камыш и ирис,

      И набежала рябь с концов.

      Но неподернуто-свинцов

      Посередине мрак лиловый.

      А рябь! Как будто рыболова

      Свинцовый грузик заскользил,

      Осунулся и лег на ил

      С непереимчивой ужимкой,

      С какою пальцу самолов

      Умеет намекнуть без слов:

      Вода, мол, вот и вся поимка.

      Он сел на камень. Ни одна

      Черта не выдала волненья,

      С каким