К отцу своему, к жнецам. Роман Шмараков
Читать онлайн книгу.
знаменья мне дают небеса, и жесточе
всех Нероновых дел – распоряженье судеб.
Что понуждаешь меня терпеть поношенья бесчестны,
устьем всех сущих скорбей сделав меня одного?
О скорбь! о стыд! о угрюмый жребий! О краткая сладость моей жизни, как внезапно напиталась ты ядом, как за былой мед воздала ты острою желчью! Счастлив не знавший благоденствия, не подходивший к кладезю печали: не бывает Фортуна сладкой без желчи, белой без черноты, и сколь тяжелее падает гигант, чем карлик, свинец, чем перо, камень, чем мякина, так и я, некогда насыщенный благими днями, канул в глубину твоего изгнания, где отрада не выйдет навстречу и утешение не стоит при вратах. Прилежной рукой мачехи-Фортуны смешан яд, коим вожделеет она истребить мою главу. Пускай, я погиб, впредь вредить ты не сможешь – умершего раны не удручают.
Чем я досадил вам, вышние? Не похищал я перунов небесных, ложа Юнонина не домогался, флегрейского оружья не поднимал. Почему же, свирепые, вы сокрушаете меня? почему? почему? ответьте – я не знаю, и вы не знаете. Что, Юпитер, меня преследуешь? Сколь убогая победа – ввергнуть несчастного в новые несчастья! Какой триумф ты справишь, отец всех триумфов, какими корыстями украсишься? Оставь, молю!
Гекторовым даровал Ахилл прощение манам;
царской невзгодою был отрок пеллейский смущен;
Фурий Орест умирил – ужель милосердье в тенарских
чадах охотней живет, нежели в вышних сердцах?
Этот плач приношу я тебе, как Минервину ветвь, и жертва моя окроплена обильной солью, которой источники – в моих глазах. Снедь мне тревога, слезы питье, хлеб – захлипанья, вино мне – печаль, а жизнь – смерть. Эта страница, которую ты читаешь, – лицо моих злоключений, и зримая бледность – глашатай внутренней горечи. Когда приветливым ликом обратится ко мне жребий, о Лигер, устремись вверх, к своему истоку, а ты, огонь, обратись вниз! Никогда не цветшее дерево пусть произведет плоды, солнце повернет коней на восток, словно в час Фиестовой трапезы, а робкие лани поплывут по морю. Ночью и днем зло поит меня бездонной чашей, дабы радости во мне не оживали. Днем обхождение с людьми дает мне утешиться, и чтение умаляет скорби, а ночью, в тесноте света, скорбь связывает сердце, и исступление бодрствует, снедая мне утробу. Речи веду сам с собой, исповедая свои напасти, в надежде, что они расточатся со звуком голоса. Я ворочаюсь на своей постели, словно на ворохе крапивы, куда я брошен, дабы мои печали, словно пойманная рыба, дольше сохранились свежими: то наклоню голову, то подниму, то повернусь на правый бок, то на левый, то примусь взбивать постель кулаком, думая, не позвать ли кого из слуг себе на помощь: так буйный Борей кружит древесные листья, так колесо вращает жребии смертных, так кипучая вода – колесо. То огненный жар, то зимний холод растекается по членам, и пот выступает на лбу. Если же подкрадывается редкий сон, недужные видения разнообразно играют с моей душой:
Вот, погружен в океанских