Уходит человек навеки в лето,

      закрылись двери за судьбой.

      Как тяжело понять:

      что нас объединяло —

      теперь осталось только мной.

      А были шумные застолья,

      на летних травах пикники,

      грибы и ягоды в ладонях,

      увенчанные бисером росы.

      Отец и мать сидели рядом,

      как корни той большой родни,

      а мы смотрели с интересом

      на жизни взрослые свои…

      Уж отзвенело утро детства,

      настали зрелости деньки

      и каждый час от них рождает

      зачёсанные пряди седины —

      шаг силы, мудрости, любви.

      Но как мне страшно оставаться

      без крепкой юности стены.

      Маячок моргает в лобовом окне

      и пружинка цокает в часовом стекле.

      Тени улиц бродят в старом кирпиче.

      Наблюдать за этим остаётся мне.

      Руки на затылке и живот в окне;

      голос режет жилку на худой руке.

      Зубы не на рыбе, а в чужой реке —

      торжествуют дырки в жёваной губе.

      Мчит меня машина с птицей в колесе

      в загнанную жизнь, где не по себе.

      В жёлтый квадрат зеркальная дверь.

      В ней – силуэты людей без губ и бровей

      с походкой теней.

      Листья в стекле с бесшумных ветвей

      их судьбы собой укрывают.

      Чёрный проём в изменчивый мир

      тайной игры привлекает

      и пустотой за ударом ноги

      в душу тоску нагоняет.

      И вновь я один за рулём средь дождей.

      Повинна машина иль тайна морей?

      А может быть танец девичьих грудей?..

      Никто не напомнит мне больше о ней —

      об огненной встрече средь блёклых теней,

      что пеплом ложится на сердце в груди

      и очень похожа на солнце в пыли.

      Трава соломой сквозь снега.

      Бутылку водки пью до дна,

      чтоб жар почувствовать в желудке

      и вспомнить женщин незабудки

      в букете жизненного дна.

      Мной правит бог и сатана…

      Их смесь, как счастья ожиданье

      и крик умЕрших в темноте.

      Ведь пять пятёрок Дня рожденья

      не зря уложено во мне.