Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики. Ольга Тогоева
Читать онлайн книгу.
в эпоху Средневековья. На нем была, в частности, основана вся система церковных пенитенциалиев, предполагавших различные наказания за сексуальные прегрешения. Рассматривая, вслед за Августином, покаяние как своего рода врачевание душ, исповедники основное внимание уделяли описанию «заболевания» и его симптомов, а затем предлагали пути исцеления[104]. В ходе подобных бесед с прихожанами представители церкви не только получали сведения о различных сексуальных отклонениях: в сборниках пенитенциалиев, в проповедях и сочинениях теологов прочно закрепилась медицинская метафора, описывавшая процесс признания греха и его искупления[105].
Как мы видели выше, та же самая метафора присутствовала и в сочинениях Кристины Пизанской и Жана Жерсона. Противники «Романа о Розе» настаивали на том, что публичный разговор о «секретных органах» человеческого тела и об интимной жизни в целом возможен лишь при определенных условиях – в частности, на приеме у врача. Иными словами, оба автора полагали, что сексуальные желания (тем более, сексуальные девиации) следует расценивать как проявление болезни, от которой удастся избавиться, обратившись к специалисту и подробно рассказав ему о своем недуге.
Любопытно, однако, отметить, что ни парижские интеллектуалы начала XV в., ни Блаженный Августин, на авторитет которого они ссылались, ни разу не упомянули иных (помимо исповеди и аналогичной ей беседы с врачом) контекстов, в рамках которых, по их мнению, человек имел бы полное право открыто говорить о своей сексуальной жизни. Тем не менее, мне представляется крайне интересным затронуть этот вопрос и рассмотреть публичную полемику о «постыдном» не только в связи с художественной литературой или теологией, но и применительно к реальной жизни людей Средневековья, к их повседневным радостям и заботам.
«Роман о Розе», несмотря на внушительное количество копий и безусловную популярность[106], выразившуюся в том числе и в возникновении дискуссии между ранними гуманистами, занимал умы весьма ограниченной части населения Французского королевства: образованных богословов, священников, членов университета, придворных и владетельных сеньоров. Огромная масса неграмотных людей оказывалась, таким образом, за пределами данного круга и не имела, вероятно, ни малейшего представления о теоретических дебатах, касавшихся темы запретного и публичной полемики вокруг нее[107].
Это, однако, не означает, что мы совсем ничего не можем узнать о том, как средневековые обыватели относились к открытому обсуждению своей (или чужой) интимной жизни. Конечно, тексты и изображения в кодексах, если следовать рассуждениям Жана Жерсона, не являлись для них источником знаний, однако устное слово – в виде рассказов, разговоров, споров – было им вполне доступно. В том числе оставались им доступными и споры судебные, о которых не раз писал сам канцлер университета, призывая преследовать по закону подобно настоящим уголовным преступлениям любые публичные упоминания о «постыдных» органах тела, о сексуальных отношениях, браке и добрачных связях[108].
Суд,
О рождении этой метафоры см. подробнее:
От XIII–XVI вв. до наших дней дошло более двухсот рукописей (многие из которых богато иллюстрированы) и печатных изданий «Романа о Розе»:
Тем не менее, Жан Жерсон полагал, что «Роман о Розе» буквально «уничтожил» многие тысячи читателей или отравил их сознание: «Tu as par ta folie… mis a mort et murtri ou empoisonné mil et mil personnes par divers pechiés, et encore fais de jour par ton fol livre» (Livre des epistres. P. 306).
Интересно, что посвященный критике «Романа о Розе» трактат Жерсона «Видение о „Романе о Розе“» был выстроен как запись судебного заседания, где обвиняемым выступал Жан де Мён, истцом являлась Чистота (