По разбитой проселочной дороге

      Громыхали передки орудий,

      Торчали колючки, как терновые венцы,

      И ржавые колья, как старые скипетры,

      Чтобы остановить свирепых солдат,

      Ступающих по нашим братьям.

      Колеса кренились, проезжая по мертвецам,

      Не причиняя им боли, хотя и трещали кости:

      Закрытые рты не издали ни стона.

      Они лежали вповалку – друг и враг,

      Братья, рожденные отцом и матерью.

      Рыдали снаряды над ними

      Дни и ночи напролет.

      Пока они подрастали,

      Их дожидалась земля,

      Готовясь к разложенью —

      Теперь она получила их!

      Творя страшные образы,

      Они ушли в тебя, земля?

      Куда-то ведь они должны уйти,

      Швырнув на твою крепкую спину

      Холщовый мешок своей души,

      Пустой от божественной сути.

      Кто ее выпустил? Кто отверг?

      Никто не видел их тени на траве,

      Не видел, как их обреченные рты

      Испускали последний выдох,

      Пока железная горящая пчела

      Осушала дикий мед их юности.

      Что до нас, прошедших смертельное пламя,

      То наши мысли остались привычными,

      Наши руки-ноги целы и напоены кровью богов,

      Мы кажемся себе бессмертными.

      Возможно, когда огонь ударит по нам,

      В наших жилах встанет заглушкою страх

      И замрет испуганная кровь.

      Темный воздух исполнен смерти,

      Взрываясь яростным огнем

      Непрестанно, без перерыва.

      Несколько минут назад

      Эти мертвецы переступили время,

      Когда шрапнель им крикнула: «Конец!»

      Но некоторые умерли не сразу:

      Лежа на носилках, они еще грезили о доме,

      О дорогих вещах, зачеркнутых войной.

      И вдруг кровавый мозг раненого

      Брызнул на лицо носильщика:

      Тот опустил свою ношу на землю,

      Но когда наклонился посмотреть,

      Умирающая душа уже была далеко

      Для чуткой человеческой доброты.

      Они положили мертвеца на дороге —

      Рядом с другими, распластанными поперек.

      Их лица были сожжены дочерна

      Страшным зловонным гниением,

      Лежали с изъеденными глазами.

      У травы или цветной глины

      Было больше движения, чем у них,

      Приобщенных к великой тишине земли.

      Вот один, только что умерший:

      Его темный слух уловил скрип колес,

      И придавленная душа протянула слабые руки,

      Чтобы уловить далекий говор колес,

      Ошеломленный от крови рассудок