Даль – без конца. Качается лениво,

      шумит овес.

      И сердце ждет опять нетерпеливо

      все тех же грез.

      В печали бледной, виннозолотистой,

      закрывшись тучей

      и окаймив дутой ее огнистой,

      сребристо жгучей,

      садится солнце красно-золотое…

      И вновь летит

      вдоль желтых нив волнение святое,

      овсом шумит:

      «Душа, смирись: средь пира золотого

      скончался день.

      И на полях гуманного былого

      ложится тень.

      Уставший мир в покое засыпает,

      и впереди

      весны давно никто не ожидает.

      И ты не жди.

      Нет ничего… И ничего не будет…

      И ты умрешь…

      Исчезнет мир, и Бог его забудет.

      Чего ж ты ждешь?»

      В дали зеркальной, огненно-лучистой,

      закрывшись тучей

      и окаймив дугой ее огнистой,

      пунцово-жгучей,

      огромный шар, склонясь, горит над нивой

      багрянцем роз.

      Ложится тень. Качается лениво,

      шумит овес.

      Я шел домой согбенный и усталый,

      главу склонив.

      Я различал далекий, запоздалый

      родной призыв.

      Звучало мне: «Пройдет твоя кручина,

      умчится сном».

      Я вдаль смотрел – тянулась паутина

      на голубом

      из золотых и лучезарных ниток…

      Звучало мне:

      «И времена свиваются, как свиток…

      И всё – во сне…

      Для чистых слез, для радости духовной,

      для бытия,

      мой падший сын, мой сын единокровный,

      зову тебя…»

      Так я стоял счастливый, безответный.

      Из пыльных туч

      над далью нив вознесся златосветный

      янтарный луч.

      Шатаясь, склоняется колос.

      Прохладой вечерней пахнёт.

      Вдали замирающий голос

      в безвременье грустно зовет.

      Зовет он тревожно, невнятно

      туда, где воздушный чертог,

      а тучек скользящие пятна

      над нивой плывут на восток.

      Закат полосою багряной

      бледнеет в дали за горой.

      Шумит в лучезарности пьяной

      вкруг нас океан золотой.

      И мир, догорая, пирует,

      и мир славословит Отца,

      а ветер ласкает, целует.

      Целует меня без конца.

      Пожаром закат златомирный пылает,

      лучистой воздушностью мир пронизав,

      над нивою мирной кресты зажигает

      и дальние абрисы глав.

      Порывом