Быть может, когда ты уйдешь от меня,

      Ты будешь ко мне холодней.

      Но целую жизнь, до последнего дня,

      О друг мой, ты будешь моей.

      Я знаю, что новые страсти придут,

      С другим ты забудешься вновь.

      Но в памяти прежние образы ждут,

      И старая тлеет любовь.

      И будет мучительно-сладостный миг:

      В лучах отлетевшего дня,

      С другим заглянувши в бессмертный родник,

      Ты вздрогнешь – и вспомнишь меня.

      Было поздно в наших думах.

      Пела полночь с дальних башен.

      Темный сон домов угрюмых

      Был таинственен и страшен.

      Было тягостно-обидно.

      Даль небес была беззвездна.

      Было слишком очевидно,

      Что любить, любить нам – поздно.

      Мы не поняли начала

      Наших снов и песнопений.

      И созвучье отзвучало

      Без блаженных исступлений.

      И на улицах угрюмых

      Было скучно и морозно.

      Било полночь в наших думах

      Было поздно, поздно, поздно.

      Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение,

      Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле.

      Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления,

      Ты корабль, что не тонет ни в снах, ни в волнах, ни во мгле.

      Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно,

      Я тебя увидал – как слепой вдруг расширит глаза

      И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна,

      Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза.

      Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами.

      Я спросил: «Хорошо, что в душе преломляется лед?»

      Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами.

      И люблю – и любовь – о любви – для любимой – поет.