Жизнь как текст. История – автор – роман. Илона Якимова
Читать онлайн книгу.
на чем-то надо стоять. Сложность в том, что не всякое плечо годная опора. Развитие жанра шло голова к голове с развитием исторической науки как таковой, что обусловило болезни роста в историческом романе. Как не считалось зазорным выломать барельеф Парфенона и привезти его в Британский музей (чтобы сохранить – и, что интересно, ведь сохранили), не считалось неверным подобным образом поступать с именами и лицами исторических персонажей.
Особенно выделяется здесь Дюма, вешающий картину на гвоздь. Картина абсолютно не соответствует исторической действительности, зато гвоздь вбит намертво. Собственно, сложно на сегодняшний день отнести Дюма к подлинно историческому роману – скорей, это авантюрно-приключенческий роман в исторических декорациях. Так в странствующем театре шекспировских времен на задник сцены вешалась вывеска «королевский дворец» – и зрителю предлагалось верить, что перед ним действительно дворец. Приключения гасконца растут не столько из фальшивых мемуаров настоящего Д’Артаньяна, сколько из традиции французского плутовского романа, «Гептамерона» и прелестных сплетен Брантома, так мастерски стилизованных в «Озорных рассказах» Бальзака. Мне ближе линия Вальтера Скотта (который, конечно же, изначально Уолтер, и будет не раз упомянут не только как писатель) с его близостью к английской романической традиции, склонной причинять читателю добро посредством исследования внутреннего мира героя, а через героя – и себя самого путем самоанализа и самооценки.
Филип Сидни в «Апологии поэзии» заявлял, что «лучший из историков уступает поэту, потому что действия или распри, цели, политику или военные хитрости историк обязан перечислять, а поэт же оживляет, присваивая их и переживая». Переживать – да. Но с присвоением есть хитрость, следует понять, как свое, но написать, как чужое, не привнося личных оценок и современной автору морали – если речь идет о давних временах. Проблема болезни роста (или особенность) исторического романа в том, что историческая наука развивалась параллельно ему, и далеко не сразу авторы задумывались не о морализаторской стороне жанра, а о необходимости непредвзятости в нем. Отражение исторических реалий в формате «дикие были люди, мы сейчас лучше живем» наблюдается и теперь, но это тема отдельного разговора. Куда ближе мне проникновение за завесу прошлого, чтобы осознать, что это «да это ж про меня, про нас про всех, какие, к черту, волки».
Исторический роман – как та тропинка, от которой Бильбо Беггинс предостерегал своего племянника Фродо. Никогда не знаешь, куда она заведет. Хоббита она провела от себя самого к себе самому мимо жерла Ородруина, у писателя та же доля. Невозможно ступить на эту дорожку, не будучи с юности очарованной сиренами. Василий Ян, Алексей Толстой, Генрик Сенкевич – глашатаи, пришедшие первыми. Дрюон в «Проклятых королях» потряс чеканной точностью изображаемого века – не в подробностях, но в общей картине, хотя