Погоня за величием. Тысячелетний диалог России с Западом. Анатолий Решетников
Читать онлайн книгу.
источник «Библиотеки», однозначно указывающий на превосходящее политическое положение Киевской Руси в сравнении с другими христианскими и языческими политическими сообществами, носит красноречивое название «Слово о погибели Русской земли». Предположительно, этот текст был написан между 1238 и 1246 годами, то есть как раз во время крупного нашествия хана Батыя. Повесть беспрецедентным образом прославляет огромные территории, православную веру, великих русских князей и воинов, а также богатейшие ресурсы страны. Справедливости ради стоит отметить, что эта приписываемая слава основывалась в основном на внушаемом другим политическим образованиям страхе, прошлых военных успехах и внешнем признании, выражавшемся в дарах и подношениях, которые русские князья якобы получали из‑за границы217.
Первоначально «Слово» должно было стать предисловием к утерянной светской биографии Александра Невского, чей образ был впоследствии поднят на щит сталинской культурной политикой как пример прогрессивного правителя, сделавшего Русь великой. Однако в похожем агиографическом источнике того времени тема проецирования страха за пределы Руси также присутствует218. Именно тогда же чудища и злодеи из русского фольклора стали напоминать и обобщенно представлять врагов. До этого они, как правило, олицетворяли собой языческое прошлое Киевской Руси219. Поскольку иноземные вторжения происходили одновременно и на восточных, и на западных границах того, что подспудно воспринималось как «Русская земля», очевидно, что все эти тексты могли служить как мобилизационным, так и связанным с идентичностью целям220.
Подобно семантической связи между мученичеством и величием, связь между величием и проекцией страха за границу по сей день остается важным элементом российского великодержавного дискурса. Симптоматично, что один из двух образов идеальной России, между которыми предлагается выбирать респондентам негосударственной исследовательской организации Левада-Центр221, формулируется как «великая держава, которую уважают и побаиваются другие страны»222. И если предыдущие примеры призваны лишь дать пищу для размышлений, то в данном случае можно смело утверждать, что следующий момент расцвета великодержавной риторики в российском политическом дискурсе пришелся на Смутное время (1598–1613). В это время Московское княжество раннего Нового времени пережило не только голод, унесший жизни сотен тысяч человек, но и оккупацию Речью Посполитой, гражданскую войну и нескольких самозванцев на троне.
2.6.2. Политическое величие в религиозной оболочке
Если в XVI веке мысль о том, что Московское княжество – это великая держава (как политическое образование или тип правления), присутствовала в основном в царской дипломатической переписке, одном широко распространенном литературном произведении и одном историографическом труде, то после смерти в 1598 году слабого здоровьем наследника Ивана Грозного
Вот один особенно показательный отрывок из «Слова»: «Отсюда до угров и до ляхов, до чехов… и за Дышащее море… – то все с помощью Божьею покорено было христианскому народу, поганые эти страны повиновались великому князю Всеволоду [и] деду его Владимиру Мономаху, которым половцы своих малых детей в колыбели пугали. А литовцы из болот своих на свет не показывались, а угры укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил… А император царьградский Мануил от страха великие дары посылал к [Владимиру], чтобы великий князь Владимир Царьград у него не взял. И в те дни… обрушилась беда на христиан…» (Лихачев и др. 1997и, 91).
Например, автор пишет, что «жены моавитские начали стращать детей своих, говоря: „Александр едет!“» (Лихачев и др. 1997к, 367).
Пропп 1999.
По крайней мере, именно так ситуация представлялась в политическом дискурсе того времени. Как это часто бывает, реальность оказалась сложнее. Мало того что Ливонский орден нападал с запада на Новгород – тогдашнее великое княжество Александра, – вероятно, по указаниям Ярослава Владимировича, другого русского князя, который положил глаз на соседний Псков (Назарова 1999), но и сам Александр в итоге присягнул на верность Золотой Орде на востоке и впоследствии служил их доверенным представителем на местах, а иногда и сборщиком дани (Martin 2007, 164–174).
Внесен Минюстом России в реестр иностранных агентов.
Левада-Центр (внесен Минюстом России в реестр иностранных агентов) 2021, выделение добавлено.