Земли фиванской славные вельможи,

      О, сколько ужасов узнать, увидеть

      Вам предстоит! Какое горе вам

      Покроет душу, если дому Кадма

      Наследственную верность вы храните!

      О, если б Истр и Фасис, волны слив,

      Струей могучей Фивы затопили —

      Им все ж не смыть неслыханную скверну,

      Что этот дом таит – еще таит,

      Но вскоре обнаружит; скверну бедствий

      ¹²³⁰ И вольных и невольных; но душе

      Больнее добровольное страданье.

      Скорбели мы о том, что знали раньше, —

      Что нового прибавить можешь ты?

      Быстрейшая для речи весть – погибла

      Великая царица Иокаста!

      Несчастная! Что ж в гроб ее свело?

      Своя рука. Лишь тот, кто видел дело,

      Его всю горечь в сердце испытал;

      Но все ж, поскольку память мне подвластна,

      ¹²⁴⁰ Страдалицы вам участь расскажу.

        Вы помните, как в исступленье горя

      Она умчалась. Из сеней она

      В свой брачный терем бросилась, руками

      Вцепившись в волосы свои. А там

      Она, замкнувши двери, воззвала

      Ко Лаию, погибшему давно,

      Коря его: «Ты помнишь ли той ночи

      Старинной тайну? В ней ты сам себе

      Родил убийцу, а меня, супругу,

      На службу мерзкого деторожденья

      Своей же плоти горестной обрек!»

      Она и одр свой проклинала: «Ты мне

      ¹²⁵⁰ От мужа – мужа, и детей от сына

      Родить судил!» И вслед за тем – конец.

      Но как она покончила – не знаю.

        Раздался крик – в чертог Эдип ворвался —

      Не до нее тут было. Все за ним

      Следили мы. Метался он повсюду.

      «Меч! Дайте меч мне!» Так взывал он к нам.

      То снова: «Где жена моя, скажите…

      Нет! Не жена – перст нивы материнской,

      Двойной посев принявшей – и меня,

      И от меня детей моих зародыш!»

      Тут, в исступления грозе, сам бог —

      Не мы, конечно, – в терем оскверненный

      Его направил. Страшно вскрикнул он

      ¹²⁶⁰ И, точно силой неземной ведомый,

      На дверь закрытую нагрянул, ось

      Из гнезд глубоких вырвал – и вломился

      Во внутрь покоя. Мы за ним. И вот

      Мы видим – на крюке висит царица,

      Еще качаясь в роковой петле.

      Стоит он, смотрит – вдруг с рыданьем диким

      Ее хватает и с петли висячей

      Снимает бережно. Вот на земле

      Лежит несчастная. Тогда – ах, нет!

      Ужасное свершилося тогда!

        Эдип срывает пряжку золотую,

      Что на плече ей стягивала ризу,

      И, вверх поднявши острую иглу,

      ¹²⁷⁰ Ее в очей зеницы погружает.

      «Вот вам! Вот вам! Не видеть вам отныне

      Тех ужасов, что вынес я, – и тех,

      Что