Когда спускаешься по лестнице в подвал, рассчитываешь попасть в подвал. Что-то такое небольшое, где сыро и неприятно. Здесь было очень холодно. Карина и Уэнсдей оказались между двумя каменными плитами – одна сверху, одна снизу, каждая размером с аэродром. Обе старые, в трещинах и дырах. Красноватый камень мерцал из-за сполохов света вдали.

      Уэнсдей принюхалась – знакомый запах. Так пахнет на катке. Чувствуешь, только когда только собираешься выйти на лед. Потом привыкаешь, а тут… Она решительно пошла на свет.

      Идти на свет – давняя традиция. К сожалению, статистика не сообщает, какой процент отправившихся на свет не вернулись. Кстати, те, кто отправляется во тьму, чаще всего возвращаются целыми и невредимыми. Потому как тьма – обычно просто место, где ничего нет.

      Каменная плита, служившая полом, постепенно сужалась, пока не превратилась в вытянутый язык. Свет не добирался до дна провалов по бокам. Уэнсдей попыталась подсветить фонариком – тот тоже не справился.

      Становилось холоднее. Неправильно. Все холоднее и все светлее. Должно же быть наоборот?

      Язык превратился в мост с неприятной особенностью: выпуклый в центре и никаких перил.

      Уэнсдей уверенно шагала вперед, Карина боролась с выбором: повернуть назад или опуститься на четвереньки. Чем ниже центр тяжести, тем устойчивее должна быть фигура. Особенно если твоя фигура – это нечто вытянутое и тонкое, легко падающее на обычный ровный асфальт.

      Карина уже почти решилась сменить способ перемещения, но ей помешала спина. Спина Уэнсдей мешала идти дальше.

      – Наверное, тебе этого лучше не видеть.

      Мало кто после такого не посмотрит. Карина послушно закрыла глаза. Подождала секунд пять. Не выдержала. Открыла, увидела.

      Было очень светло. Никаких шансов не увидеть хоть что-то. Карина мелко задрожала, закрыла глаза и начала кричать. Эту картину она не забудет уже никогда.

      Крики Карины О’Келли даже смотрелись страшно. Она выгибалась дугой, будто пыталась изобразить лук, невидимую тетиву которого натягивал кто-то позади. Карина кричала сразу десятками голосов, одновременно выла, причитала, высоко и истерично – и вдруг почти басом.

      Уэнсдей не реагировала. Она была занята. Рассматривала. Свет и холод шли из мертвого чудовища. Этот ужас был довольно просто скроен. В нем было мало чего, кроме круглой пасти диаметром метра два. И цилиндрического тела, которое начиналось пастью и заканчивалось хвостом, но далеко не сразу. Где-то через семь метров. Синевато-серое. Ни лап, ни шерсти и, что страшнее, – без глаз.

      Карина замолчала. Уэнсдей очень медленно, шажок за шажком,