DUализмус. Семя льна. Ярослав Полуэктов
Читать онлайн книгу.
были они волосатыми не простыми, а с погонами. Типа, если сравнивать с армией, то где-то на уровне от майора до подполковника. А если мерить по волосам, то с косами до задницы.
Ну, уж, а если настроение у Ксан Иваныча было похуже, а не дай бог, если Ксан Иваныч в тот момент уже был чем-то до того накручен (например, очередной разборкой с Малёхой или лекцией о вреде распития алкоголя на заднем сиденье) и соответственно возбуждён (а это случалось чаще, чем на Ксан Иваныча снисходило благодушие с временным прощением нетрезвости) … то Кирьян Егорович с Бимом получали по полной.
Вот один из перлов, запечатлённый неподкупным диктофоном – тогда он был ещё цел:
– Так! Клумбу просрали, мазохакеры фуевы! – Диктофон трещит от вогнанных в него децибелл. – Куда смотрим, господа хорошие? В донышко, блЪ?
♥♥♥
«Господа» в понимании Ксан Иваныча имели только два оттенка: чёрный и белый.
Оттенки чёрного применялись по ситуации.
Протестовать и оспаривать в такой момент чёрный оттенок, дабы не огрестись чернее чёрного пздюлями, было небезопасно: каждая автоклумба обозначала экзамен плюс испытание терпимости.
Клумбы, словно ключи от тюрьмы, открывали те страницы воровского лексикона, в которых порой обозначались и начинали сверкать неожиданностью новые клички штурмана и его советника и подсказчика Бима. Бим в ранге правой руки штурмана Кирьяна Егоровича Туземского. Соответственно, – в ранге третьей – не лишней бы – руки Ксан Иваныча.
Ксан Иваныч будто наизусть знал «Книгу Тюрем». Он пользовался этим знанием на полную катушку, не разбирая должностей. И гнобя архитектурные заслуги друзей перед Отечеством.
Малёха в этой тюрьме служил сторонним надзирателем, и оскорблениям не подлежал. Его самого (нежненького такого) позволялось только ласково журить. А журить по-настоящему позволялось только папе.
Малёха был «на измене», как говаривал Бим.
– На воспитании путешествием, – поправлял справедливый, как математическая константа, Кирьян Егорович.
♥♥♥
– Только не очерк, – слегка горячился графоман Кирьян Егорович, беспокоясь о конфигурации произведения. Оно в будущем должно принести всемирную славу и денюжный запас на могилку. С мраморной крошкой в бетоне.
Естественно он знал, что лавры и деньжонки свалятся не сразу, а немного погодя – после легитимного этапа оплёвывания и ношения христонашипованой шапки страстотерпца. При всём при этом он – заядлый матершинник, извращенец фактов и неотёсанный срамоциник. Следовательно, судьбу себе готовил известную.
♥♥♥
– Я вам не Антон Павлович, чтобы коротко писать… разные там рассказики, – возмущался Кирьян Егорович по возвращению домой. – И не Мокрецкий.
Мокрецкий, повторяем, – славный наш угадайский журналист. Ему ещё попадёт за комментарий. И за опрометчивое сравнение с Джойсом тоже – это уже от ирландской культурной общественности.
– И не добрый,