Закат, как расплавленное золото, растекался по небосводу, проникая сквозь высокие окна лаборатории “Креативный Синтез”. Внутри, в полумраке, мерцали огни мониторов, отражаясь в стеклянных панелях сложной вычислительной системы. Гудение охлаждающих вентиляторов было почти незаметно на фоне тихой сосредоточенности работающих. Инженеры, уставшие, но с горящими глазами, вглядывались в экраны, наблюдая за тем, как рождается нечто новое, необычное – нечто, что выходило за рамки привычного понимания искусства.

      В центре внимания был “Архитектор” – сложная нейронная сеть, созданная с одной целью: научиться творить. Не просто воспроизводить, а создавать, выражать, интерпретировать. Его обучение длилось месяцами, питаясь миллионами изображений, от древних наскальных рисунков до полотен современных мастеров. Он анализировал каждую деталь, каждый мазок, каждую линию, вычленяя закономерности, улавливая настроение, впитывая технику.

      В углу лаборатории, прислонившись к стене, стоял старый профессор Эдуард Воронов, человек, чье имя было почти синонимом к слову “новатор”. Его лицо, испещренное морщинами, выражало смесь усталости и гордости. Рядом с ним нервно перебирала в руках планшет молодая аспирантка София Белова, ее глаза метались между экранами и профессором.

      – Профессор, – начала София, ее голос звучал неуверенно, – уже двадцать третий прогон, а результат… он все еще так… абстрактен.

      Профессор Воронов не спешил с ответом. Он продолжал наблюдать за экраном, где менялись изображения, созданные Архитектором. Это были калейдоскопические композиции, где смешивались цвета, перетекали формы, создавая нечто завораживающее, но в то же время и труднопонимаемое.

      – Абстрактен, говоришь? – наконец произнес профессор, его голос был низким и хрипловатым. – А что такое, по-твоему, абстракция, София? Разве это не попытка уйти от прямого воспроизведения видимого мира, проникнуть глубже, в суть вещей?

      – Но, профессор, разве не в точности передачи и состоит мастерство? Архитектор ведь должен… ну, я не знаю, воссоздавать, как, например, Рембрандт или Моне?

      Профессор усмехнулся, качая головой.

      – Рембрандт и Моне… великие, безусловно. Но Архитектор не должен их копировать. Он должен найти свой путь, свою собственную форму выражения. Понимаешь, София, мы не создаем клона человека. Мы создаем инструмент, способный на нечто новое, на то, чего раньше не было.

      – Но как мы можем сказать, что он действительно творит? – София поджала губы. – Он ведь просто исполняет алгоритмы, выполняет заданную программу. Где здесь место вдохновению? Где здесь душа?

      – Душа… – профессор Воронов на мгновение задумался, его взгляд устремился куда-то вглубь. – Душа, София, это ведь тоже, в каком-то смысле, программа, только написанная не нами, а самой