Но его убийственное замечание в самом истоке карьеры лишило его шанса – по крайней мере, в сфере юриспруденции. Клиенты не пришли. Через некоторое время он снял свою вывеску и повесил её на своем собственном доме, убрав из неё малейшие упоминания о юриспруденции. Теперь он предлагал свои услуги в качестве землемера и опытного бухгалтера. Время от времени ему приходилось выполнять работы по межеванию участков, и время от времени какой-нибудь торговец заставлял его приводить в порядок свои бухгалтерские книги. С шотландским терпением и отвагой он решил сохранить свою репутацию и все же пробиться в юридическую сферу. Бедняга, он не мог предвидеть, что на это у него уйдет так много времени. У него было в избытке свободного времени, но оно никогда не тяготило его, поскольку он интересовался всем новым, что рождалось во вселенной идей, изучал это и экспериментировал с этим у себя дома. Одним из его любимых увлечений была хиромантия. Другую привязанность он хранил в тайне и никому не объяснил, для чего это делалось, а просто сказал, что это было развлечение. На самом деле он обнаружил, что его причуды укрепляют его репутацию болвана; поэтому он стал осторожнее распространяться о них. Причуда без названия была связана с коллекционированием отпечатков пальцев аборигенов…

      В его коллекции уже набралось целых 29 человек. В кармане пиджака он носил небольшую коробочку с углублениями, а в углублениях – полоски стекла длиной пять дюймов и шириной три дюйма. Вдоль нижнего края каждой полоски был приклеен листок белой бумаги. Он просил людей провести руками по волосам (таким образом, собирая на них тонкий слой натурального масла), а затем сделать отметку большим пальцем на стеклянной полоске, после чего оставить отметку подушечками каждого пальца по очереди. Под этим рядом едва заметных жирных отпечатков он делал запись на полоске белой бумаги – вот так: Джон Смит, правая рука – и добавлял день месяца и год, затем перенесил левую руку Смита на другую стеклянную полоску, добавлял имя, дату и слова «левая рука». Следом полоски быстро возвращались в коробку с желобками и занимали свое законное место среди того, что Вилсон называл «Записями». Он часто изучал свои записи, смакуя их с всепоглощающим интересом до глубокой ночи; но то, что он там находил, если он вообще что – то находил, – он никому не рассказывал. Иногда он копировал на бумаге сложный и изящный узор, оставленный подушечкой