Родившийся в пятидесятых

      ровесник оттепели ранней,

      я, как кали́ка неприкаянный,

      в стране, иудами распя́той,

      живу, не веря в покаяние

      ни каинов, ни геростратов.

      Живу без цели, как в прострации,

      меж митингов и демонстраций,

      под лозунги лукавых пастырей

      и визг сплошного одобрямса

      в шизофреническом пространстве

      лжи, демагогии и пьянства.

      А с мавзолея рожи корчит,

      до славословия охочий,

      очередной великий кормчий

      косноязычием мороча,

      заблудший в соснах трёх источников

      частей марксизма, ну и прочего.

      А те, кому совсем не хочется

      с толпой маршировать на площади,

      обречены на одиночество.

      Они читают между строчек,

      и пишут непонятным почерком,

      где вместо фиги – многоточие.

      А дальше – прочерк…

      «Не пей с утра», —

                                          мне говорил отец.

      Его я не послушался, подлец!

      Всегда спешил желанию навстречу,

      и утро плавно утекало в вечер.

      А дальше снова солнышко вставало…

      Так незаметно время пробегало.

      Вконец устав от утренних забав,

      подумал я, что был отец неправ.

      И понял, чтоб на вещи сохранить

      взгляд трезвый – надо с вечера не пить.

      Тогда увидишь, как сияют звёзды.

      Увы, догадка озарила поздно.

      Странное имя – Анита.

      Парки прядут полотно.

      Эхо – и то позабыто,

      и не тревожит давно.

      Старые письма листая,

      высмотрю серый листок —

      словно гусиная стая

      сонно летит на восток.

      Канула в сумерках синих,

      но обронила перо

      сказочная гусыня,

      Матушка Шарля Перро.

      И долетело из детства

      пёрышко это, кружась…

      Вера в чудесные средства,

      магии тайная вязь

      не защитят от печали.

      Но всё равно – чёрт возьми! —

      в юности все мы мечтали

      и не боялись любви.

      Ах, эти чистые чувства

      незамутнённой души!

      В них уже не окунуться,

      сколько родник ни ищи.

      Грусть о прекрасном далёком

      в сердце горчит, как полынь…

      Жизнь обжигают не боги.

      Как бы ни был одиноким,

      я не останусь один.

      Детский разборчивый почерк

      свяжет в единый узор

      то, что, – блуждая меж строчек,

      тонкий знаток многоточий, —

      я не прочёл до сих пор.

      Сны