– Эй, бродяга. Мы уже хотели вызывать спасателей, – шутит мама, когда я наконец-то возвращаюсь с пляжа через заднюю дверь. Она стоит у плиты, помешивая спагетти в кастрюле. Сделав неглубокий реверанс, она интересуется: – Что скажешь о моем фартуке? Он висел в кладовке и так и просил, чтобы его надели.

      Фартук похож на дандженесского краба-переростка[5]. Основная часть – это панцирь, черные глаза-бусинки смотрят маме на подбородок, колючие лапки-завязки обхватывают ее вокруг талии, а две гигантские клешни соединяются на шее, чтобы удерживать фартук на теле.

      – От него… тошно, – отвечаю я.

      – В данном случае это хорошо или плохо?

      Я смеюсь:

      – Посмотри еще раз на то, что на тебе надето, а потом сама скажешь.

      – Я почти уже все приготовила, но в кладовой висит еще фартук с лобстером, если хочешь – примерь.

      – Нет, мне и так хорошо.

      Она подмигивает и продолжает перемешивать вермишель.

      – Ты Энн не видела?

      – Наверное, отдыхает наверху.

      Когда я миную гостиную, Кейд с папой поглощены игрой в нарды.

      – Добро пожаловать домой, – приветствует папа, пока я не дошла до лестницы цвета морской волны.

      – Привет, – отвечаю я, не останавливаясь.

      На площадку второго этажа выходят три двери. Слева дверь в спальню, дверь прямо ведет на чердак, дверь справа – в «девичью» комнату. Я поворачиваю ручку двери вправо и аккуратно толкаю.

      Энн лежит на спине на нижней койке. В руке – ручка, она как раз что-то пишет на деревянной планке у нее в изголовье. Когда она слышит звук открываемой двери, тут же роняет ручку и делает вид, что не занималась ничем предосудительным. Но когда видит, что это всего лишь я, расслабляется и робко улыбается мне:

      – Привет.

      – Привет, – отвечаю я. – Ну… как дела?

      – Отлично.

      – Кейд уже извинился?

      – За что?

      Она шутит?

      – Как же! За свои слова на пляже.

      Она на мгновение задумывается.

      – Он говорил правду. Я просто тогда не хотела ее слышать. – Энн умолкает. – Просто это так… непонятно.

      – Что именно?

      – Вся эта пересадка. Ну, понимаешь, ведь кто-то другой должен умереть. Я пытаюсь не думать об этом, потому что иногда не уверена, что хочу, чтобы внутри меня билось чье-то сердце.

      Я киваю, делая вид, что понимаю, хотя мне не дано понять, каково ей.

      – А что