Мода и границы человеческого. Зооморфизм как топос модной образности в XIX–XXI веках. Ксения Гусарова
Читать онлайн книгу.
все имеют еврейское происхождение; их синдикат возглавляет еврей Дрейфус» (Drumont 1886: 159–160).
Очарованные измышлениями этих чужеродных элементов, французские дамы становятся потенциальными или реальными пособницами врага в деле уничтожения отечества. Как пишет Дрюмон, «элегантная парижанка скорее отречется от своей семьи, от своей Родины, от Господа Бога, нежели наденет наряд, созданный кем-либо кроме тех аферисток, которых вводят в моду еврейские журналы» (Ibid.: 162–163). Преступная наивность француженок в их слепом и иррациональном следовании моде, по мнению Дрюмона, роднит их с представительницами «диких» народов, суеверно цепляющимися за свои нелепые украшения: так, «дикарка с островов Фиджи считала бы, что погибла, если бы с нее сняли ее ожерелье из ракушек» (Ibid.: 162). «Крайности цивилизации», воплощенные в моде, для Дрюмона предполагают регресс, возврат к «первобытному» состоянию и в конечном итоге утрату человеческого облика.
Дикость как сочетание непросвещенности и жестокости, по Дрюмону, проявляется в том числе и в том, что модные парижанки не хотят ничего знать об условиях труда наемных работниц модных ателье и магазинных продавщиц, безжалостно эксплуатируемых еврейскими предпринимателями – и тем самым становятся пособницами этого преступления90. Наряду с истощением трудовых резервов страны модницы оказываются причастны к разграблению ее экономических богатств: по формулировке Дрюмона, даже в модных «безделицах проявляется бесплодный и разрушительный характер еврейской цивилизации, без устали поглощающей ликвидную валюту, превращая ее в тряпки – лоскутки бумаги, если речь идет о финансовых делах, и шелковое тряпье, если речь идет о нарядах» (Ibid.: 164). При этом система производства и потребления, которую описывает Дрюмон, во многом соответствует парадигме быстрой моды, действующей в наши дни и подвергающейся обоснованной критике: по сравнению с ранним Новым временем, когда одежда могла передаваться по наследству из поколения в поколение, туалеты эпохи индустриальной современности редко переживают один-два сезона – не только из‑за «морального» устаревания, но и в силу более низкого качества тканей, пошива и отделки. Однако если сейчас на первый план в связи с этой ситуацией выходят экологические проблемы и мусорный кризис, то в конце XIX века в центре внимания были непомерные расходы на дамские наряды. Экстравагантность моды, предположительно, вынуждала женщин жить не по средствам, что, в свою очередь, ложилось тяжелым бременем на плечи отцов и мужей, приводя их к разорению или толкая на должностные преступления. Таким образом, мода представлялась катализатором, если не прямым источником, множества социальных проблем, от бедности до коррупции91. Дрюмон подчеркивает, что стремительное падение качества модной одежды отнюдь не отражается на ее рыночной стоимости, которая остается непомерной. В результате модницы оказываются не только и не столько сообщницами злокозненных еврейских
В Великобритании подобные идеи получили широкое распространение за два десятилетия до того, катализированные активно обсуждавшейся в прессе гибелью от переутомления молодой швеи Мэри Энн Уокли (Гусарова 2020б: 175–176; Дейвид 2017: 13). Некоторые публикации были окрашены антисемитскими настроениями, так как владельцами ателье «Мадам Элиз», в котором работала Уокли, была супружеская пара по фамилии Айзексон. В описаниях Дрюмона работницы модных мастерских и продавщицы универсальных магазинов – это, конечно, всегда французские девушки, а их эксплуататоры – всегда евреи. Так классовый конфликт успешно подменяется «расовым» (Noiriel 2019).
Р. М. Кирсанова приводит характерное рассуждение героя Достоевского о шлейфах дамских платьев: «Идет по бульвару, а сзади пустит шлейф в полтора аршина и пыль метет <…> К тому же это шелк, она его треплет по камню три версты, из одной только моды, а муж пятьсот рублей в сенате в год получает: вот где взятки сидят» (цит. по: Кирсанова 2019: 89). Исследовательница подчеркивает неверность этой интерпретации, так как описанная дама, судя по ее экстравагантному костюму, принадлежит к полусвету и не может иметь мужа-сенатора. Однако для меня важно само существование дискурса, связывающего моду с коррупцией, и его транснациональное распространение.